Любить и верить - [17]

Дома Сергей Андреевич вынул из портфеля и повесил на стену рядом с «Золотой осенью» картину в такой же рамке.

— Ну, вот и зима.

— Потому что все красиво?

— Да, потому что все красиво.

Потом вечером сын спал. Сергей Андреевич и Ольга Ивановна сидели друг против друга за полированным столиком. На столе горела настольная лампа с зеленым абажуром.

— Саша уснул сразу, а хотели еще книжки читать.

— Да, весь день на свежем воздухе.

Помолчали.

— Хороший сегодня день.

— Да.

— Опять что-то с директором?

— Нет, ничего. Просто чувствую, что-то не так.

— Может, зря мы подняли весь этот шум?

— Черт его знает, может, и зря.

— Что-то у нас не получается.

— Да, что-то не получается.

— И смотри, как странно. Таню здесь не любили, а мы с ней ладим. Сидоровича не любят, а у нас с ним тоже хорошо.

— Да, что-то у нас не так.

Они посидели немного молча.

— О чем ты думаешь? — спросила Ольга Ивановна.

— Да так, ни о чем. — Он грустно улыбнулся и процитировал откуда-то о бренности всего земного.

* * *

Сергей Андреевич поднялся на второй этаж, там на дверях классов висели листки с надписями: «Секция математики», «Секция истории», — подошел к двери «Секция биологии» и вошел. В классе сидели десятка два учителей. С задней парты ему махнул рукой Николай Павлович:

— Иди сюда, я тебе место занял.

Сергей Андреевич сел за парту рядом с директором. Недалеко сидели пожилые мужчины, отдельно несколько пожилых женщин, отдельно в меховой шапке сидела молодая учительница, работавшая первый год. И отдельно — двое молодых парней. Все разговаривали, ожидая начала.

— Ну как ты там?

— Да так, ничего.

— Слышал, шум ты там поднял.

— Да уже стихло все.

— Так расскажи хоть, в чем дело?

— Да что рассказывать! Думал, первый заметал недостатки и пороки и хотел исправить их с помощью коллектива. Ну и завертелось. Сейчас, правда, отстали. Слышал, наверное, отопление разморозили, школа в катастрофическом состоянии.

— Да, слышал. Он думал, директором — это просто так, только командовать. Строгий, с занесением, вкатили на совете роно. Но смотри, он человек опасный.

— А что?

— Следи за бумагами, вот что. Проверяющему нужна бумага. Делай что хочешь, а бумагу пиши как положено. Да и к отметкам не очень придирайся.

— Да?

— Да. Не старайся сделать то, что нужно по бумагам, делай то, что нужно по жизни, а бумаги пиши. Каждый год я подаю списки, сколько моих учащихся пошло работать в колхоз. Списки, сколько учащихся поступило в вуз из моей школы или, может, кто попал в аспирантуру, никто не требует.

— Но…

— Вот тебе и «но». А его побаивайся, он калач тертый. Я его знаю. Учился в сельхозинституте, на первой же практике так напугался колхоза, что перевелся в пединститут. Пришел в школу, предлагали директором — побоялся. И потом все сожалел, все казалось: директора́ живут гуляя. Теперь вот попробовал этого хлеба.

Два молодых учителя тоже рассказывали друг другу.

— Старики — себе, а мы — себе, все время врозь, по квартирам. Скука — помереть можно. Ну, думаем, Новый год — нет. Уговорили хозяйку, собрались. Нас двое, девчат восемь. А потом шубы вывернули — и в клуб, а потом еще и по хатам.

— Так за это и дали?

— Ну, нам по выговору. А девчатам ничего, только вызвал к себе в кабинет — беседовать.

Женщины сидели отдельной кучкой.

— Звонили, звонили в «Скорую» — не едет. Добирайтесь, говорят, сами. Отошел немного, потом домой отвезли, вроде ничего, думали, завтра в больницу съездит, а он наутро и помер.

— Скажи ты, как все, а… это надо.

— Это у него младшая школу кончила?

— Да ну! Младшая институт уже кончает.

— Да… это он который год?

— Да уже четвертый после пенсии.

Мужчина говорил другому:

— А у нас брикетом — и тепло. Топят на ночь. Только дымоход чистим. Перед Новым годом и в конце февраля.

В группе пожилых мужчин тоже шел разговор.

— Так вот, брата…

— Так подожди, брата ведь его из школы выгнали, и из района он уехал.

— Это когда было… Лет десять. А вот он и хочет теперь его на свое место. Ему-то до пенсии тоже сколько там осталось.

И кто-то говорил еще:

— И не ведется, четвертый месяц не ведется, как ушла в декрет, и хоть ты что хочешь.

Вошла пожилая женщина.

— Ну что, давайте начнем, раньше кончим.

Николай Павлович наклонился к Сергею Андреевичу и зашептал:

— Будет объяснять устройство ЛЭТИ. Я его четвертый год изучаю. Вот сейчас скажет, что его создали ленинградские студенты.

Женщина поставила на стол прибор.

— ЛЭТИ, товарищи, был создан ленинградскими студентами.

* * *

Автовокзал представлял собой обыкновенный домишко, обшитый досками с облупившейся краской. Внутри это было квадратное маленькое помещение. В одном углу окошко кассы, в другом на сваренной из труб треноге стоял бачок для питьевой воды с болтающейся на цепочке кружкой, и печь-грубка — в третьем. Лавки для пассажиров вдоль стен были заняты — сидели мужики, бабы, грудами лежали вещи. На лавке у самой печки (дверки у печки не было, от жарких углей шло тепло) сидел молодой парень.

В руках он держал раскрытую книжку «Где ежик?» из серии «Мои первые книжки» и был поглощен чтением. Сергей Андреевич заглянул ему через плечо и увидел иллюстрацию: дородный купец, ярмарка видимо, к какому-то рассказу из «Азбуки» Толстого. Вошел здоровенный мужик в новой, аккуратной фуфайке. Он достал из кармана красивый солидный бумажник, раскрыл его, вынул билетик, и репродуктор хриплым голосом объявил посадку по маршруту «Селище».