Любимец Израиля. Повести веселеньких лет - [14]

Но через два дня у ребёнка началось расстройство желудка, приехала мать малышки и забрала её.

Аль Кепоне помрачнел и шибко на наш отряд окрысился. Как будто бы мы были виноваты! Стал требовать всяческие развёрнутые дополнительные планы мероприятий, да подробные почасовые отчёты чуть ли не за каждый шаг каждого пионера. Ну, просто завалил бюрократией! Но что совсем было невыносимо, так это то, что он вроде как бы взял шефство над моим отрядом, но кроме слежки ни черта, ни делал. С ребятами вообще не разговаривал. Только со мной и всё! Посадит меня рядом с собой и пошёл – та-та-та-та-та, та-та-та-тата!..

Уже и Зинаида несколько раз пыталась его перенацелить куда-нибудь, но тут как заело!

Так прошло ещё два дня, и было бы так всегда, если бы Аль Кепоне не прицепился к команде усатого. Он сразу заметил, что они слишком активно командуют, а должностей никаких не занимают. Ни звеньевые, ни председатели – никто!

Это было явно не по-партийному.

Ну и усы главаря тоже видимо начали наводить нашего партийного мафиози на правильные мысли. Через меня он попытался кое-что разнюхать, а когда ничего не вышло, начал вербовать амбалов под своё партийное крыло. Но они притворились простачками и под конец послали его не очень далеко, но всё-таки не в столовую, а как раз наоборот…

Рванулся Аль Кепоне к Зинаиде, треща на ветру своим сереньким китайским рабочим костюмчиком "А-ля – пятидесятые годы!" из тонкой самой дешёвой материи (кепка была из того же материала и тоже серая), а та оглушила его недовольством других воспитателей. Он их тоже вконец замучил своим занудством. Да ещё и с поварами разругался. Да ещё и рабочим, что плохо достраивали что-то в лагере, угрожал милицией (это всё я потом узнал).

В общем, – допрыгался наш старшой!

Утром в лагере начался переполох и крики. Прямо в центре линейки стояла кровать, а в ней мычал и бился привязанный намертво почти голый Аль Кепоне. Кляп из грязных носков был им уже наполовину вытолкнут изо рта, но основная часть ещё не давала нужного простора для голоса.

Видимо как он спал, так его и спеленали…

Наш корпус находился на горе прямо за линейкой и обзор, и слышимость были замечательные. Сначала сквозь поднимающийся туман обозначилась трибуна с флагштоком, потом кровать с Аль Кепоне, а потом и суетящиеся около него взрослые силуэты.

Несколько минут его пытались развязать, но ничего не получалось.

Наконец кто-то прибежал с ножиком и верёвки перерезали. И только потом вспомнили о кляпе, от которого Аль Кепоне сам и освободился окончательно. Слёзы градом катились из его партийных глаз, а грузное тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Жалкое зрелище, но результат радостный – больше в лагере его никто не видел. Так и запомнился он мне – в семейных трусах ниже колен и с трясущейся лысиной.

Да, чуть не забыл! Впопыхах никто не посмотрел вверх, но когда к подъёму флага на линейке выстроился весь лагерь, то обнаружилась кепка Аль Кепоне. Она болталась на верхушке мачты.

Веселье было – знаменитое!

Весь сезон кепка висела над флагом, так как взрослые отказались лезть на такую верхотуру, а детям Зинаида тем более не разрешила.

Но заподозрила!..

Правда, команда усатого клялась всем, чем только можно, что не такие они дураки, чтобы подвергать свою жизнь смертельной опасности из-за какой-то драной кепки.

Я-то не сомневался в том, что это они избавили лагерь от партийного мафиози, но и мне мои чёрные рыцари лагерного стола не признались. Тем более что рабочие, которых Аль Кепоне напрягал, оказались-таки с каким-то уголовным прошлым, и милиция приезжала раза три по их души.

Педагогика изнурения

Победа над Аль Кепоне долбанула по акселератам, да не в мою пользу. Теперь у них всё время горели глаза, и усы главного, казалось, топорщились от жажды деятельности. Эту бешеную энергию надо было куда-то направлять, чтобы не порушили эти орлы того, чего не надо. Думал, я, думал, с Витькой советовался, но так ничего и не надумал. У Витьки такая была расслабуха, что видимо и мозги размякли. Он только и бубнил – давить и давить! Такой сталинец – зашибись!

Наконец я решил подуспокоить моих чёрных рыцарей измором.

– Вот что, – сказал я им. – Как пообедаем, беру вас на скалолазание. Отряд оставляем на председателя отряда и звеньевых (это конечно же были самые красивые девчонки!) и – вперёд!

Я знал, что без этих усачей никаких ЧП не будет. Тем более что к нашему корпусу теперь даже Зинаида старалась не подходить. Я её, кстати, предупредил, что пойду на тихом часе с пацанами на разведку, так как, завтра, ожидаются гости из другого лагеря и им надо будет показать самые лучшие окрестные места. Обычно этим делом занимался физрук и другие взрослые, но я убедил её, что большего любителя и потомственного специалиста по горам в лагере нет. Соврал, конечно, но она разрешила.

Опять разрешила!

– Ну, – думаю, – берём вершины!

И мы полезли!

В целях измора я выбирал самые трудные маршруты и тропинки и, конечно, довыбирался.

Нет, с орлами всё было в порядке!

Это я чуть было в пропасть не свалился!

И главное, пацаны были рядом, в двух метрах выше по скале. А я распластался на камне и с каждым вдохом соскальзывал вниз.