Люби меня всего - [89]

— Ты не урод, — прошептал я ему на ухо. — Ты не плохой.

— Это всё отвратительно и неправильно. Я ненавижу всё это. Это тело. Эту кожу. Я такой урод и такой плохой.

— Нет, это не так, — я успокаивал его и пытался усмирить его истерику. — Пожалуйста, положи нож. Пожалуйста. Поговори со мной, Коув.

Он всхлипывал и рыдал, по-прежнему цепляясь за нож так, будто он был спасательным тросом. Ответом на проблему, которая висела над ним слишком долго.

Он не мог отпустить, так что я просто держал его со спины, закрыл глаза и произносил тихие слова ему на ухо. Даже когда у меня заболели руки от того, что я не давал ему вырваться, и мои ноги едва могли дальше стоять, я не отпускал его. Когда он метался, я его держал. Когда он рыдал, я его держал. Когда он проклинал меня, я его держал.

Его борьба ослабла, но я всё равно не отпускал его.

Прошло больше часа, прежде чем звон заставил меня открыть глаза. Нож лежал на тумбочке, и, отпустив его, Коув тяжелее прижался к моей груди.

Он молчал долгое время, слушая мои успокаивающие слова и больше не отвечая. Ожидая, что он, наверное, так же истощён, как и я, я развернул его и вывел из комнаты. Будто в трансе, он шёл без споров. В логове я сел на диван и притянул его к себе на руки.

Он положил голову мне на грудь, и я гладил его по спине, наблюдая, как он вдыхает и выдыхает.

— Я просто хочу умереть, — сказал он в темноту комнаты, нарушая повисшую тишину.

— Почему? — его слова были тяжёлыми. Коуву стоило только в один день решить, что всё кончено, и если меня не будет рядом, чтобы это остановить…

— Потому что тогда всё будет лучше. Это я неправильный. Я плохой и урод, и я не могу выносить это. Я ненавижу смотреть на себя и знать… знать… — он остановился и в итоге покачал головой. — Я просто ненавижу это.

Вспомнив объяснения Коэна о том, что он видит себя физически не таким, как тело, которое он занимает, я задумался, страдает ли Коув от того же.

— Можно кое-что у тебя спросить? — когда он не ответил, я всё равно спросил. — Как выглядит Коув во внутреннем мире? Это он урод и плохой?

— Нет, — выдохнул он мне в грудь.

Никаких уточнений не последовало, так что я надавил.

— Расскажи мне о нём.

Он закрыл глаза и когда начал говорить, его дыхание успокоилось впервые с тех пор, как он появился.

— У меня чёрные волосы. Они длиннее, ниже подбородка, но мне так нравится. У меня есть несколько татуировок, и у меня проколоты язык и бровь. У меня другая комплекция. Я играю на гитаре, и мне нравится иногда писать песни.

Его слова затихли, а дыхание стало глубже. Тяжесть его спящего тела крепче прижалась к моей груди. Я слушал каждый мелкий звук, который он издавал, пока моё собственное сердце колотилось, не в силах успокоиться. Я никогда в жизни не сталкивался с чем-то более ужасающим. Учитывая, что я действовал совершенно инстинктивно, я был рад, что смог развернуть ситуацию в лучшую сторону.

В этот раз.

Что произойдёт в следующий раз? Весь вечер казался моей виной. Хоть я и знал, что Орин побудил и был равным участником того, что между нами было, я должен был знать лучше и не поддаваться. Он ясно дал понять, что в этом плане близость невозможна, так зачем я смещал эти границы?

Меня охватило чувство вины, и от этого невозможно было избавиться. Я прижимал Коува к своей груди, гладил его по спине и время от времени водил пальцами по его волосам, погрузившись в мысли на долгую ночь.

Только к утру на меня наконец нахлынул сон, но он был далеко не мирным, и меня преследовали видения того, как я потеряю Орина из-за саморазрушительного Коува. 

Глава 21

Следующее утро наступило слишком быстро, когда я проснулся от того, что кто-то покрывал крохотными поцелуями мою челюсть.

— Вставай-вставай, соня, — поцелуи переместились к моему уху, где по моей мочке прошёлся язык, а затем зубы. — Мы сегодня идём на пляж, помнишь?

Я боролся с тяжестью, которая держала мои глаза закрытыми, и щурился от утреннего света, проникающего через окно на дальнем конце логова. Лицо надо мной сияло самой прекрасной улыбкой, невинной и яркой.

В моём виске пульсировала ужасная головная боль. Из-за того, что не спал полночи, а тот сон, который мне удалось получить, был тревожным, я чувствовал себя дерьмово. Боль и пустота в моей груди не исчезли, и я в замешательстве моргнул, разбираясь, кто меня разбудил.

— Ты хорошо себя чувствуешь, малыш? Выглядишь сероватым.

Коэн? Он был единственным человеком, который использовал прозвища. А ещё лёгкое изменение в его речи помогло подтвердить моё предположение.

Я потёр глаза и пытался стряхнуть сонливость, которая намеревалась прицепиться ко мне. Моё тело болело от того, что я всю ночь спал в одной позе, с Коувом на груди, так что когда я сел, то застонал от неодобрения своего тела.

— Я в порядке, — заверил я его. — Тяжёлая ночь.

Я изучал взглядом его лицо, думая, знает ли Коэн, через что я прошёл. Не считая намёка на беспокойство, он был обычным оживлённым собой.

— Я уже поставил кофе, — сказал он, виляя бёдрами и исчезая на кухне. — Не против, если мы заедем в торговый центр, прежде чем поедем на пляж?

Пляж.

Чёрт, из-за всего волнения предыдущего вечера я забыл, что мы это планировали. Чёрт, казалось, будто мы построили эти планы годы назад, а не часы.