Люби меня в полдень - [82]

Её вопрос был встречен сочувствующим перешёптыванием, ведь любое подтверждение деликатной женской природы всегда приветствовалось.

Пытаясь принять вид слабый и болезненный, Беатрис ухватилась за руку Криса, и он повёл её прочь из бального зала. Но вместо того, чтобы направиться в гостиную, они вышли на улицу и расположились на одной из скамеек, стоящих вдоль посыпанной гравием дорожки.

Сидели они молча. Им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга. Одной рукой Кристофер обнимал Беа, губами прижимаясь к её волосам. Беатрис слушала звуки близ растущего ночного леса — скрип и шелест, мелодичные трели лягушек, хлопанье крыльев птиц и летучих мышей. Через некоторое время она почувствовала, как грудь Кристофера поднялась и опустилась в глубоком вздохе.

— Мне жаль, — сказала она тихо, зная, что он думает о Марке Беннетте, друге, которого не смог спасти. — Я понимаю, почему эта награда так тебе отвратительна.

Кристофер молчал. От него исходило почти осязаемое напряжение, и Беатрис понимала, что среди всех тех тёмных воспоминаний, которые он прятал, это было самым страшным.

— Можно ли отказаться от медали? — спросила она. — Потерять право на неё?

— Не по собственному желанию. Я должен нарушить закон или совершить какой-то вопиющий проступок, чтобы меня исключили из списка награждаемых.

— Мы можем придумать для тебя преступление, — предложила Беатрис. — Уверена, моя семья выдвинет парочку блестящих вариантов.

Кристофер взглянул на неё. В лунном свете его глаза сияли, как посеребрённое стекло. На мгновение она испугалась, что её попытка легкомысленно пошутить могла разозлить его. Но он приглушенно рассмеялся и заключил её в объятья.

— Беатрис, — прошептал он. — Ты всегда будешь нужна мне.

Они задержались на улице на несколько минут дольше, чем следовало, даря друг другу ласки и поцелуи, пока оба не начали задыхаться от жажды, которую невозможно было сейчас утолить. Кристофер тихонько застонал и, подняв Беатрис со скамейки, повел её обратно в дом.

Там, смешавшись с гостями, весело болтая и притворяясь, что ей интересны советы, которые они давали, Беатрис украдкой, когда это только было возможно, поглядывала на Кристофера. Он держался спокойно, если не сказать стоически, сохраняя солдатскую выдержку. Перед ним лебезили все, даже те, чьё положение в обществе и аристократическое происхождение намного превосходили его. И несмотря на то, что он великолепно держался, она чувствовала его беспокойство, даже враждебность, вызванные попытками приспособиться к окружению, которое раньше было таким привычным. Он чувствовал себя не в своей тарелке среди старых друзей, которые не хотели обсуждать ни то, что он пережил на войне, ни то, что он там совершал. Все считали возможным говорить только о наградах, золотом шитье на мундирах и о патриотической музыке.  И поэтому Кристофер мог позволить себе показывать свои истинные чувства и эмоции лишь в кратких и осторожных замечаниях.

— Беатрис, — воспользовавшись тем, что на мгновение подруга осталась в одиночестве, к ней подошла Одри и мягко отвела в сторону. — Пойдём со мной, я хочу кое-что тебе отдать.

Они направились в заднюю часть дома к лестнице, которая вела в комнату странной формы на втором этаже. В этом заключалось одно из очарований Рэмси-Хауса. Здесь были комнаты и странные помещения без определенного назначения, которые, казалось, органично возникали из основной части поместья.

Беатрис и Одри по-дружески уселись на ступеньках.

— Ты уже так много дала Кристоферу, — сказала Одри. — Когда он только вернулся с войны, я думала, что он уже никогда не сможет быть счастливым. Но сейчас он, кажется, отчасти примирился с самим собой. Не так сильно погружён в свои мысли, не настолько напряжён, как раньше. Даже его мать заметила разницу, и она признательна тебе за это.

— Она была добра ко мне, — ответила Беатрис. — Даже несмотря на тот очевидный факт, что не о такой невестке она мечтала.

— Верно, — усмехнувшись, согласилась Одри. — В любом случае она намерена извлечь всю возможную выгоду из вашего брака. Ты единственная надежда на то, что Ривертон сохранится в нашей ветви семьи. Если у тебя и Кристофера не будет детей, поместье перейдет к её кузенам, которых она терпеть не может. Думаю, если бы я смогла забеременеть, она бы лучше ко мне относилась.

— Мне жаль, — прошептала Беатрис, беря подругу за руку.

Та ответила горькой улыбкой:

— Этому не суждено было случиться. Именно такой урок я должна была выучить. Некоторым вещам просто не суждено быть, и человек может либо протестовать против этого, либо смириться. Почти перед самой смертью Джон сказал мне, что по мере того, как его жизнь подходит к концу, он начинает видеть всё очень четко. И что нам следует быть благодарными за отпущенное нам время. И это приводит меня к тому, что я хотела тебе передать.

Беатрис выжидающе смотрела на подругу. Та осторожно вытащила из рукава аккуратно сложенный лист бумаги. Это оказалось незапечатанное письмо.

— Прежде чем ты прочтёшь его, — сказала Одри, — я должна объяснить. Джон написал это письмо за неделю до своей смерти. Он настоял, что сделает это сам, и велел передать письмо брату, когда — если — тот вернётся. Но, прочтя его, я не была уверена, что с ним делать. Когда Кристофер вернулся из Крыма, его настроение так легко менялось, а сам он был таким измученным, что я подумала — лучше подождать. Потому что знала, важнее всего не причинить Кристоферу ещё большего вреда. Особенно после всего, через что он прошёл. И неважно, о чём просил меня Джон.