Люба – Любовь… или нескончаемый «Норд-Ост» - [24]

Врач отправил ее в Первую Градскую, но никому из нас не разрешил сопровождать ее в больницу. Борис был в этой Градской трижды. Черта – с два его пустили. Скандалил с главврачом, все равно не помогло. Так он ее больше и не видел.

Любка, никогда-никогда этих лжецов и отравителей не судят, ты что, и это не знаешь?!… Никто-никогда!

– Ну а где были родители?

– Их вызвали из военного городка, когда Ольги уже не было в живых. Только через три дня они получили извещение, что их дочь покончила жизнь самоубийством, и нужно явиться в морг Первого Мединститута. Мы, в общежитии, понимали, что это не самоубийство. Даже написали письмо в деканат, просили расследовать этот случай.

– Но я спрашивала у Караханова…

– Тянет тебя на комсомольских боссов – врунов патентованных! По обыкновению, они говорят только то, что дозволено, и ни слова больше. Признай лучше честно, что тебе эта история до лампочки.

Ну, ладно, а когда четыре парня покончили жизнь самоубийством в один день, тебе это не показалось странным?

– Но говорили, они все выпили какую-то гадость. И вообще, откуда я могу это знать?

– Могла бы и поинтересоваться – как никак однокурсники!

Взяли да и порешили себя? Вчетвером?! За компанию, чтобы веселей было?!

Мы все уже в первом семестре узнали о быстродействующих ядах, а ребята, так называемые самоубийцы, умирали шесть недель. И что еще более странно, ребята разыскивали их через справочники всех больниц, а найти их так и не удалось. И, конечно, по странному стечению обстоятельств среди погибших не было москвичей, а родным опять сообщили спустя полтора месяца, чтобы трупы забрали.

Любка, не придуривайся, что может сделать приезжий провинциал в нашей славной столице? Мест в гостинице нет, так же, как и мест на кладбище. Извольте в срочном порядке приобрести цинковый гроб и отправить его самолетом в родной город. Там его место! Да кому же из родителей придет в голову, что их любимое дитя кто-то захотел умышленно угробить, да еще в Храме Наук, в Московском Государственном Университете?!

Бумажная ложь воспринималась ими, как истина, не подлежащая сомнению. Магическое слово «самоубийство» замораживает… Помню, мать одного из этих парней приехала в Москву и, едва живая, приползла в общежитие, чуть не подравшись с вахтером – у родных ведь нет пропуска. Единственное, что она пыталась понять, почему ее сын был так несчастен? Ребята только пожимали плечами, а она, как раненый зверь, бросалась на них с упреками: они, его соседи по комнате, не знали причин самоубийства. Кто-то спросил эту бедную женщину, какой яд назвали врачи… в ответ она только махнула рукой, мол, какое это имеет значение, все ваша химия, будь она проклята!..

Весь курс говорил об этом случае, помнишь?

– Помню. По тридцать копеек собирали. На венок.

– Да, по тридцать копеек. На большее нас не хватило. Посплетничали, повздыхали и забыли. Нам не привыкать – химфак занимает первое место по числу самоубийств. Хочешь, давай посчитаем… сколько человек принимают на первый курс?

– Триста – триста пятьдесят.

– Правильно. А какой бешеный конкурс помнишь? Поступают самые способные, о блатниках я не говорю. И все-таки первая сессия дает отсев двадцать – тридцать человек. Приплюсуем сюда тех, кто не тянет. Сколько?

– Один – два за курс.

– Бывает, и больше.

– Значит не выдержиывают десять, от силы пятнадцать студентов за пять лет. Пусть по твоему – двадцать пять. А сколько поучают диплом?

– Двести – двести пятьдесят.

– Значит, пятнадцать или двадцать пять исключают по неуспеваемости. Где остальные восемьдесят или семьдесят пять?

– Понятия не имею. Что ты хочешь всем этим сказать?

– В том-то и беда вас, счастливчиков. Заняты только собой. Ты подумай: люди болеют, умирают, рожают, в конце концов.. Академический отпуск берут единицы, из последних сил тянут, но год стараются не терять. В нашем потоке ушло пять девчонок. Ну, пусть больше! Ну, пусть десять– пятнадцать. Где остальные семьдесят ? Отчислены по болезни? Черта с два. Вспомни как нас заставляли часами просиживать в университетской поликлинике, где нас исследовали вдоль и поперек. Господи, сколько было слез и трагедий, когда несчастному абитуриенту говорили, что он недостаточно здоров. Ты же знаешь врачиху Румянцеву – она ухитрялась даже у мастеров спорта найти шум в сердце, или полипы в носу.

И каждый год медкомиссия. По здоровью почти никого не отчисляют. Но ведь есть действительно несчастные случаи: взрывы, пожары. Можно, между прочим, обвариться на кухне, попасть под трамвай…Давай завысим. Десять человек за пять лет… – А где остальные? Я тебя спрашиваю, где пятьдесят человек? Пятьдесят, пусть по твоему – сорок. Самоубийств из-за любви? Не многовато?

Мы с тобой среди этих сорока-пятидесяти…

Теперь понимаешь? А теперь мы можем точно сказать, сколько человек в этом учебном году покончит собой из-за любви, а сколько просто улетучится. Исчезнут – ни с кем не простившись. Вывесят приказ: «отчислен по собственному желанию»… Вот так! Ищи ветра в поле.

Испарился – как привидение… Хотела бы я знать, нас с тобой в самоубийцы или в духи запишут?. Страшно, сердце кровью обливается!. Из техсот пятидесяти – сорок, пятьдесят бедолаг из каждого потока завершают путь в нашем ненасытном морге.. – Галя устало шевелит бескровными губами: – Ангелочков из себя строим, удачников, честными быть захотелось… Ну, давайте обнародуем наш отчет, черта с два нас послушают. Документов с печатями нотариусов нет, а на нет и суда нет…