Люба - [5]

— Да что, бабушка, с этими чурками-деревяшками сделать можно? Отец вон лаком мазал — что толку?

— Ничего, еще послужат. А мы их заслоним. Мы тебе в комнате свое убранство сделаем. Не в богатстве дело, а во вкусе, полировки-то готовые напоказ выставить нетрудно, а ты душу свою вложи, чтоб сразу было видно, что за человек в комнате живет. Тогда и другому в ней будет интересно и приветливо. Скромности не стыдись. Воровства надо стыдиться, пьянства, грязи всякой…

Бабушка припевочкой все это Любе высказывала, а сама доставала из чемодана какие-то клубочки, мотки… Материал раскинула на кровати в таких шашечках и цветах, что не кровать уже — газон, яркий, летний.

— Бабушка, для чего такую яркость купила? Не годится на платье, — огорчилась Люба.

— Да не на платье это вовсе. Вот гляди, — бабушка развернула журнал. — Занавески на окно и на дверь с оборками да кружевом — этот материал в самый раз. Из него же покрывало на кровать да накидушка, тоже с оборками, вместо кружев подзор мой старинный подошьем. Из шнура блестящего — его у нас сразу в магазине расхватали, как журнал про макраме пришел, — по этому рисунку свяжем. У нас, знаешь, каких занавесей из шнуров понаплели? Деревянные колотушки расписные к ним привешивают, глаз не оторвешь — красота. Если останется, то и для гребенок твоих сплетем, у зеркала повесим. Сразу комната заиграет, кого угодно можешь в гости звать. А это тебе от меня на новоселье подарок, тоже не купленный, сама вышила, не хуже ковров иных.

Бабушка раскатала рулон, завернутый в холстину, а там два козлика по зеленому лужку скачут, вокруг каймой бабочки, да цветы переплелись.

— Ой, бабушка! — гладила Люба курчавых козликов. — Да как же это ты вышила?

— У нас теперь все вышиваньем заняты, и женщины, и девчонки ковры вышивают. Иголок таких понакупили: холстину с рисунком на рамку натянешь, туда-сюда иголкой тыкаешь — нитка бахромой ложится.

— И я хочу!

— Привезла тебе такую иголку, привезла, отец рамку сделает — коврик себе под ноги вышьешь, я начала, да не успела.

Какие это были счастливые дни — возле бабушки, за рукоделием, украшением комнаты, в песнях да задушевных разговорах! Люба бабушке свою кровать уступила, раскладушку поближе придвинула, чтоб можно было шепотом разговаривать. Бабушка и утешала, и поругивала, и наставляла, нацеливала Любу на счастье трудовое, нелегкое, случаев-примеров порассказала множество.

Верила Люба бабушке, легко, с улыбкой шла в школу, отсиживала уроки, делала что полагается. Никто не раздражал, никто не был нужен: бабушка дома ждала. И на компанию во дворе не заглядывалась, не слышала, как там они мопедами трещали. С радостью теперь Люба заходила в свою комнату — уютно, красиво. Права бабушка: мебель старая заслонилась узорами плетеными, цветами, занавесками.

Бабушка вроде невзначай и гостью зазвала к Любе. Встретила, когда они из школы с Аллой шли, по-деревенски приветливо поздоровалась и сразу пригласила:

— Приходи, Аллочка, чайку с вареньем брусничным попьем, мы с Любой сами бруснику собирали да варили.

Бабушка и пироги затеяла, хотя Люба очень сомневалась, что Алла придет. Так, из вежливости пообещала — зачем ей к Любе идти? Но Алла пришла. Любину комнату разглядывала с восхищением, никак не могла поверить, что все это они с бабушкой сами сплели, вышили да вывязали. Просила и её научить макраме плести, коврик иголкой вытыкивать. Варенье хвалила, пироги. Уходя, уже на пороге сказала:

— Счастливая ты, Люба. Мама у тебя есть, бабушка… — И пошла к лифту, Люба даже спросить ни о чем не успела. Выходит, у Аллы мамы и даже бабушки нет? Как же она живет? Сколько с Аллой ходила, беды ее не чуяла, собой была занята. А бабушка сразу спросила, когда Люба в комнату вернулась:

— У этой девочки горе?

— Ты откуда знаешь?

— Не знаю, да вижу. Ее горе и печаль через глаза на меня поглядели.

— Наверное, у нее мамы нет.

— В одном классе, в одном доме живете, а не знаешь! — попрекнула бабушка.

— Ну, бабушка, не в деревне же, — оправдывалась Люба. — Тут никто ни про кого не знает.

— Не знают, когда знать не хотят! — непреклонно сказала бабушка. — За то и город ваш не люблю. Шуму много, а людей-то и не видно. Ты Аллочку не оставляй, дружи с нею. Пустяки свои из головы выбрось — мусор все это, напридумывала тут! Как сыр в масле катаешься, а у нее матери нет, большего горя не сыщешь.

Даже бабушке не сказала Люба, что стыдится матери, считает, что ей с родителями не повезло. Этого бабушка и не поймет, обидится: ведь Любина мать — ее дочка, жалеет ее бабушка, помогает чем может. И уж никак не считает несчастливой, хотя и попрекает, что не родила второго ребенка: и самим было бы веселее, и Люба душой в одиночестве не маялась бы. У бабушки свое понятие о счастье: трудись честно, детей вырасти, людей уважай, помогай им. Поэтому и сама бабушка счастливая, и дочь свою счастливой считает, и Любу на такое счастье нацеливает.

Ну а про класс бабушка посоветовала: уроки учи, все выполняй, как требуют, и не страдай. Свели вас с бору по сосенке — какого уж тут согласия, какой дружбы ждать? Может, после восьмого в училище надумаешь, определяйся на самостоятельность побыстрее. Начнешь зарабатывать, приоденешься, в девушки выходишь, в деревне вон как стали одеваться, а в городе — тем более. Руки у тебя ловкие, выбери специальность по душе, ты старательная, всегда будешь хорошо жить. Подругу заимей, ее и искать не надо — Аллочка; жизнь твоя сразу изменится, без подруги нельзя.