Лягушки - [24]

С речью по радио выступил сам секретарь парткома коммуны Цинь Шань. Он сказал, что планирование рождаемости тесно связано с планами развития экономики государства и улучшения благосостояния народа, что везде на местах, в каждой большой производственной бригаде нужно уделять этому пристальное внимание, ганьбу и члены партии, которые соответствуют требованиям стерилизации, должны идти на это первыми, показывать пример народным массам. Цинь Шань вдруг заговорил с другой интонацией и по-простому, по-житейски сказал: «Товарищи, взять, к примеру, меня: жене по болезни удалили матку, но, чтобы рассеять страхи народа перед стерилизацией, я решил завтра утром пойти в здравпункт и сделать эту операцию».

В своем выступлении секретарь Цинь призвал активно подключиться комсомол, женсоюз, школу, вести широкую пропаганду, поднять бурную волну «стерилизации». Как и при проведении других кампаний, наш самый блестящий литературный талант, учитель Сюэ сочинил стишки куайбань[34], мы срочно заучили их наизусть и группами по четверо с рупорами из картона или жести забирались на крыши домов, верхушки деревьев и голосили оттуда:

Коммунар, не суетись и напрасно не страшись.

Операция проста, и не то, что для скота,

Малая, в полцуня, ранка, полчаса – и можешь встать.

Нет ни крови и ни пота, в тот же день иди работай…

В ту необычную весну, по словам тетушки, во всей коммуне было сделано шестьсот сорок восемь операций по стерилизации мужчин, она сама произвела триста десять. По сути дела, как только объяснили, что к чему, определили правильную политику, когда руководители выступили застрельщиками и взялись за осуществление на разных уровнях, облагоразумился и народ. На те многочисленные операции, которые проводила она, людей по большей части приводили деревенские ганьбу и руководители организаций. Тех, кто по-настоящему упорствовал и к кому применяли некоторые меры пресечения, было лишь двое. Один – наш деревенский возница Ван Цзяо, другой – кладовщик зернового склада Сяо Шанчунь.

Происхождение у него было правильное, вот Ван Цзяо и выступал против и бесчинствовал. Когда его выпустили из-под ареста, он нес сплошную околесицу и с каждым, кто осмеливался загнать его на стерилизацию, схватывался не на жизнь, а на смерть. Мой приятель Ван Гань, который влюбился в тетушкину помощницу Львенка, в избытке чувств склонялся на тетушкину сторону. Он сам предложил отцу пойти на стерилизацию и в результате получил пару оплеух. Когда Ван Гань выскочил за ворота, Ван Цзяо погнался за ним с кнутом в руке. Он преследовал его до самого пруда на околице, и там они стали ругаться через пруд. «Ты, собачий сын, еще смеешь агитировать отца на стерилизацию»! – орал Ван Цзяо. «Раз ты меня собачьим сыном называешь, значит, я собачий сын и есть», – отвечал Ван Гань. Ван Цзяо, подумав, понял, что ругать сына – все равно что ругать себя самого, и пустился вокруг пруда в погоню. Так они и отмеряли круг за кругом, будто мельничный жернов крутили. Зеваки набежали во множестве, подстрекая обоих одобрительными криками и смехом.

Ван Гань стащил из дома острую кавалерийскую саблю и принес секретарю деревенской партячейки Юань Ляню, сказав, что это орудие убийства приготовил его отец. По словам Ван Ганя, его отец заявил, что зарубит этой саблей любого, кто осмелится погнать его на стерилизацию. Юань Лянь не решился пренебречь этим, взял саблю, отправился в коммуну и доложил об этом партсекретарю Цинь Шаню и моей тетушке. Цинь Шань в гневе аж по столу шлепнул: «Опять он! Нарушать планирование рождаемости – это контрреволюционная деятельность!» – «Если вопрос с Ван Цзяо не решить, ситуацию переменить будет очень трудно». Юань Лянь согласился, мол, в деревне все мужчины, подлежащие стерилизации, смотрят на Ван Цзяо. «Арестовать этого подающего отрицательный пример типа», – велел секретарь Цинь.

Для поддержки прибыл офицер безопасности коммуны Лао Нин, и председатель женсоюза, командир роты ополченцев с четырьмя бойцами под предводительством Юань Ляня ворвались во двор Ван Цзяо.

Жена Ван Цзяо с грудным ребенком на руках в тени дерева сплетала соломенный жгут. Увидев агрессивно настроенных людей, она отбросила работу, села на землю и разревелась.

Стоявший под стрехой дома Ван Гань молчал.

Ван Дань сидела на пороге большой комнаты и разглядывала в маленьком зеркальце свое изящное личико.

– Ван Цзяо, выходи! – крикнул Юань Лянь. – А то гляди у меня: не пьешь из уважения, выпьешь штрафную. Все тут, и офицер безопасности коммуны Нин тоже. Сегодня скрылся, завтра уже не скроешься. Настоящий мужчина действует сразу, не раздумывая.

Председатель женсовета обратилась к жене Ван Цзяо:

– Ты, Фан Ляньхуа, не реви. Скажи мужу, пусть выходит.

Внутри дома стояла тишина. Юань Лянь глянул на Нина. Тот махнул ополченцам, и те вчетвером с веревками в руках рванулись в дом.

Тут стоявший под стрехой Ван Гань подмигнул офицеру безопасности и показал губами на свинарник в углу двора.

У того одна нога была короче другой, но двигался он очень проворно. У входа в свинарник он остановился и крикнул, вытащив маузер:

– Ван Цзяо, вылазь!