– У мамочки спроси, она точно знает.
– Видишь ли, я не знаю, где она. Утром проснулся – дома пусто. Телефон не отвечает. Чёрт-те что, никогда с ней такого раньше не бывало.
Катя резко опустила телефон на стол. Встала. Обошла столик. Наклонилась. И начала жадно целовать его в губы.
* * *
Мама не вернулась ни на второй, ни на третий день. Телефон её по-прежнему был выключен. У Вани всё сыпалось из рук. Он не находил себе места от беспокойства. Кроме того, неожиданно выяснилось, что он совершенно не может жить один. Он не представлял, где лежат его вещи, как включается стиральная машина и что делать с сырой индейкой, печально разлагающейся в холодильнике. И самое главное – без мамы он не знал, где и когда ему выступать, куда ехать, кто и во сколько его ждёт. Катя не спешила ему на помощь.
– Я тебе не нянька, – улыбалась она. – У меня своих дел выше крыши. Мне нужен любовник, а не деточка неразумная.
С этими словами она начинала, мурлыкая, нежно покусывать его шею, но отчего-то Ваню это уже совершенно не радовало. Долгожданная свобода обернулась кошмаром. Его жизнь погружалась в хаос, как «Титаник» на дно Атлантики.
В какой-то момент он не выдержал и поехал за советом к батоно Теймуразу. Старик напоил его коньяком, выслушал внимательно и, почмокав толстыми губами, покачал головой:
– Сынок, чем я могу тебе помочь? Разве что одолжить на время свою домработницу. А с женщинами своими сам разбирайся, ты же джигит.
Через неделю мама наконец-то ответила. Голос у неё был спокойный, умиротворённый. Никогда прежде он не слышал её такой.
– А, Ванюша, это ты? – протянула она. – Неужели соскучился по старушке матери?
– Мама! Как ты могла вот так вот уехать, ничего мне не сказав? Где ты? – он кричал, не помня себя. Это была уже даже не ля-бемоль третьей октавы.
Мама хрипло засмеялась:
– Что значит «где»? Замуж выхожу. Ты же сам мне посоветовал!
– Мама, мне не до шуток, я тут с ума схожу, что ты вытворяешь?
– О! Малыш сердится! – И снова этот хриплый чужой смех. Лучше бы она топала ногами или обдала его ледяным презрением, как Кармен в четвёртом акте. – Разве не ты говорил, что я молодая красивая женщина и сделала для тебя всё, что могла. А дальше ты сам? Вот и живи сам. Ну или не сам, а с Катериной, как там её по батюшке? Надеюсь, она хоть яичницу-то жарить умеет?
И тут он заплакал. Слёзы, горячие и горькие, полились так, что не унять. Отчаянье и бессмысленность последних дней выходили из него водой и солью.
– Мама, мамочка, позволь мне приехать, ты же знаешь, я не люблю никого, кроме тебя! Только ты мне нужна! Только ты!
Её молчание было долгим и торжествующим.
– Я в Саратове, у дяди Лёши.
– При чём тут дядя Лёша?!
– Ну, во‑первых, он твой отец, а во‑вторых, имею я право провести остаток дней с человеком, которого любила всю жизнь и который наконец-то может ответить мне взаимностью?
– А меня? А меня ты не любила?
– Любила. И до сих пор люблю. Но его я знаю дольше, и он оказался благодарнее и честнее тебя…
– Мамочка, пожалуйста, разреши мне приехать! – Он уже задыхался, захлебываясь слезами, как в детстве. Но тогда рядом с ним была она, теперь же он был совершенно один.
– Приезжай, но учти, – в её голосе зазвучала угроза, – если вернёшься, то насовсем. Назад к этой я тебя уже не отпущу. Выбирай: либо я, либо все остальные.
И повесила трубку.
По дороге на вокзал он заехал к Кате. Она одевалась на концерт. Потянулась к нему губами. Он молча покачал головой.
– Я еду к маме, в Саратов.
Глаза у Кати сделались пустые и ненавидящие.
– Я всегда знала, что ты полное ничтожество. Не понимаю, на что рассчитывала, когда ждала тебя столько лет? Сама виновата.
Когда он уже спускался по лестнице, услышал, как наверху распахнулась дверь:
– Учти, если уедешь, то насовсем. Назад не пущу! Выбирай: либо я, либо все остальные.
Всемирно известный контратенор Иван Лепешев не обернулся и прибавил шагу.
Таксист, в одиночестве слушавший что-то про «джага-джага», увидев пассажира, быстро переключил волну на «Классик-FM». Арию Медеи из всеми давно позабытой оперы Луиджи Керубини исполняла несравненная Мария Каллас.
– На вокзал? – вновь уточнил таксист.
– Нет, – помотал головой Лепешев. – В аэропорт! Сегодня я лечу в Красноярск!