Ля-бемоль третьей октавы - [2]
О, какое это было волшебное время! Полуобнажённые красавицы из кордебалета, упоительно пахнувшие духами, сладким потом, пылью декораций и ослеплявшие сливочной белизной ног и локтей, зацеловывали его до полусмерти. Они шептали ему на ухо бесконечные нежные глупости, кормили конфетами и шоколадными пирожными, и каждая, смеясь, брала с него обещание непременно жениться на ней через пару лет. Вокруг мамы постоянно увивались какие-то мужчины с цветами. И это было, пожалуй, единственное, что омрачало Ванино существование, потому что мальчику мамины ухажёры категорически не нравились. В их присутствии она говорила каким-то чужим голосом, неестественно хихикала и совершенно не обращала на него внимания. Это было невыносимо. Скорее всего, именно поклонники Анны Михайловны раз и навсегда отбили у Вани желание задавать вопросы об отце. Этого персонажа в их с мамой либретто не было и быть не могло.
Двери в первозданный рай захлопнулись в одночасье. В тот самый миг, когда главный дирижёр, строгий и неулыбчивый дядя Лёша, разыскивавший по всему театру свои где-то позабытые очки, заглянул в оркестровую яму и обнаружил там семилетнего Ваню, разговаривавшего со скрипкой. Мальчик сидел на полу, мягко перебирал струны, каждой отвечая её же собственным голосом. Пару минут, напрочь позабыв о пропаже, дядя Лёша с изумлением слушал этот таинственный диалог, потом молча взял мальчика за руку, отвёл в свой кабинет, усадил за рояль и в течение часа гонял по октавам, заставляя пропевать сложнейшие звуковые сочетания. Затем, по-прежнему ничего не объясняя, отвёл в гримёрку к матери, но внутрь не пустил – велел ждать в коридоре. До Вани долетали лишь отдельные слова, поэтому, как ни пытался он понять, что же происходит за дверью, у него ничего не получалось. Ясно было только то, что дядя Лёша хочет в чём-то убедить маму. Сначала он говорил спокойно, но, видимо, мама капризничала и упрямилась, и поэтому дядя Лёша начал сердиться и маму ругать:
– Я обещал тебе ни во что не вмешиваться, но, если ты упустишь парня, боюсь, мне придётся взять свои слова назад!
– Тебя это вообще не касается! – жалобно всхлипывала мама.
– Ещё как касается! – не сдавался дядя Лёша. – И если ты не понимаешь, что мальчишке не место среди кордебалеток, что ему надо учиться, что у него будущее – не чета твоему, так я сам этим займусь. И плевать мне на все наши с тобой уговоры!
Ваня хотел распахнуть дверь, ворваться внутрь на танке, а лучше – на ракете, защитить маму, но он боялся дядю Лёшу, а потому просто сел на пол и тихонько заскулил.
– Он ещё маленький! – из последних сил протестовала мама.
– Нет, вы только послушайте эту идиотку! – непонятно к кому обращаясь, взвыл дядя Лёша. – Ей Господь гения послал, а она собирается вырастить из него непонятно что, рабочего сцены, видимо.
В этот момент мамины всхлипывания перешли в колоратурные рыдания. Дядя Лёша, напротив, совершенно успокоился и начал говорить что-то тихое и даже ласковое. Ваня не выдержал и осторожно приоткрыл дверь в гримёрку. Дядя Лёша укачивал маму на руках, как ребёнка. Увидев сына, Анна Михайловна давно отрепетированным жестом протянула к нему руки, жарко поцеловала и скорее пропела, чем произнесла:
– Сынок, ты ведь хочешь покататься на поезде? И Кремль посмотреть? И Царь-пушку? Поедем в Москву!
В музыкальную школу при Московской консерватории Ваню приняли после первого же прослушивания. Слушая, как он играет на рояле, экзаменовавшие его тётеньки и дяденьки одобрительно цокали языками, многозначительно переглядывались, а одна, совсем уж старенькая, а потому, видимо, очень умная бабушка, всё время повторяла что-то о «таланте на грани гениальности». После того памятного разговора с главным дирижёром дядей Лёшой маму как подменили. Уезжая вслед за сыном в столицу, она не просто уволилась из театра, но решила окончательно и бесповоротно порвать со сценой и со всем, что ей сопутствовало. В первую очередь – с мужчинами. Теперь у неё была иная цель, куда более высокая и благородная: она воспитывала гения, второго Моцарта, нового Баха, виртуоза, который прославит свой век и её не забудет. Со страстью, граничащей с религиозным экстазом, она готова была положить на алтарь сыновней славы всё: собственную карьеру и личную жизнь, сон и покой, но прежде всего – самого Ваню. Она не отпускала его от себя ни на шаг: дежурила возле школы и на большой перемене кормила его собственноручно приготовленным обедом из маленьких судочков, тщательно укутанных в старые шерстяные шарфы («Откуда я знаю, что там ваши повара в еду намешивают, ещё не хватало отравиться!»). Сначала Ваня стеснялся, но потом смирился и даже привык. К счастью, одноклассники его были народ чрезвычайно интеллигентный, занятый исключительно собой. Потому если над ним и смеялись, то не в лицо. К тому же Ваня был первым учеником школы. Ему завидовали и не прощали таланта, на остальные же его причуды окружающим было плевать. К тому же эти стены видали и не такие странности. Вот, например, один молодой человек явился однажды на выпускной экзамен абсолютно голым. Весь его костюм состоял исключительно из ремня для фагота. На вежливое предложение комиссии надеть на себя что-нибудь ещё, новоиспечённый Адам ответил гордым отказом, объясняя это тем, что брюки – тлен и лишь музыка вечна. Срочно вызванная на подмогу бригада скорой психиатрической помощи диагностировала приступ истерии на фоне переутомления и вкатила пациенту лошадиную дозу снотворного. Парень проспал сутки, а придя в себя, ничего не мог вспомнить. Спокойно оделся и вполне сносно отыграл экзамен. Вот это история! Куда там до неё какой-то сумасшедшей мамаше!
«За стеной уже начали праздновать. Тянуло жареной курицей, слышался звон посуды, добродушное гудение мужских голосов, женский смех. Слов, к счастью, было не разобрать, но время от времени до Соколова вполне отчётливо доносилось: „Ну, за женщин, что ли!“ Потом пили за любовь. И снова за женщин. И опять за любовь. Каждый тост сопровождался приглушённым звуком отодвигаемых стульев – складывалось ощущение, что у соседки Светки пировал целый гусарский полк…».
Повести и рассказы молодого петербургского писателя Антона Задорожного, вошедшие в эту книгу, раскрывают современное состояние готической прозы в авторском понимании этого жанра. Произведения написаны в период с 2011 по 2014 год на стыке психологического реализма, мистики и постмодерна и затрагивают социально заостренные темы.
«Улица Сервантеса» – художественная реконструкция наполненной удивительными событиями жизни Мигеля де Сервантеса Сааведра, история создания великого романа о Рыцаре Печального Образа, а также разгадка тайны появления фальшивого «Дон Кихота»…Молодой Мигель серьезно ранит соперника во время карточной ссоры, бежит из Мадрида и скрывается от властей, странствуя с бродячей театральной труппой. Позже идет служить в армию и отличается в сражении с турками под Лепанто, получив ранение, навсегда лишившее движения его левую руку.
Ольга Леднева, фрилансер с неудавшейся семейной жизнью, покупает квартиру и мечтает спокойно погрузиться в любимую работу. Однако через некоторое время выясняется, что в ее новом жилище уже давно хозяйничает домовой. Научившись пользоваться интернетом, это загадочное и беспринципное существо втягивает героиню в разные неприятности, порой весьма опасные для жизни не только самой Ольги, но и тех, кто ей дорог. Водоворот событий стремительно вырывает героиню из ее привычного мирка и заставляет взглянуть на реальный мир, оторвавшись, наконец, от монитора…
Вена, март 1938 года.Доктору Фрейду надо бежать из Австрии, в которой хозяйничают нацисты. Эрнест Джонс, его комментатор и биограф, договорился с британским министром внутренних дел, чтобы семья учителя, а также некоторые ученики и их близкие смогли эмигрировать в Англию и работать там.Но почему Фрейд не спешит уехать из Вены? Какая тайна содержится в письмах, без которых он категорически отказывается покинуть город? И какую роль в этой истории предстоит сыграть Мари Бонапарт – внучатой племяннице Наполеона, преданной ученице доктора Фрейда?
Герберт Эйзенрайх (род. в 1925 г. в Линце). В годы второй мировой войны был солдатом, пережил тяжелое ранение и плен. После войны некоторое время учился в Венском университете, затем работал курьером, конторским служащим. Печататься начал как критик и автор фельетонов. В 1953 г. опубликовал первый роман «И во грехе их», где проявил значительное психологическое мастерство, присущее и его новеллам (сборники «Злой прекрасный мир», 1957, и «Так называемые любовные истории», 1965). Удостоен итальянской литературной премии Prix Italia за радиопьесу «Чем мы живем и отчего умираем» (1964).Из сборника «Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла» Издательство «Прогресс», Москва 1971.
Таиланд. Бангкок. Год 1984-й, год 1986-й, год 2006-й.Он знает о себе только одно: его лицо обезображено. Он обречен носить на себе эту татуировку — проклятие до конца своих дней. Поэтому он бежит от людей, а его лицо всегда закрыто деревянной маской. Он не знает, кто он и откуда. Он не помнит о себе ничего…Но однажды приходит голос из прошлого. Этот голос толкает его на дорогу мести. Чтобы навсегда освободить свою изуродованную душу, он должен найти своего врага — человека с татуированным тигром на спине. Он должен освободиться от груза прошлого и снова стать хозяином своей судьбы.
«Мне в детстве нравилось одно украшение – орех на верёвочке, но бабушка подарила его двоюродной сестре. Может быть, сочла, что я ещё мала, а двадцатисемилетней дылде как раз подойдёт такое украшение. Не знаю, нравилось ли оно двоюродной сестре, я не видела, чтобы она его носила, но меня так притягивали его гладкие блестящие бока и неброский шершавый рисунок…».
Материнская любовь не знает границ, любящие матери не знают меры, а дети – маленькие и уже взрослые – не знают, как правильно на эту любовь ответить. Как соответствовать маминым представлениям о хорошем ребёнке? Как жить, чтобы она была вами довольна? Как себя вести, чтобы не бесить её, а радовать? Ответы на эти вопросы – в нашем сборнике рассказов современных писателей.
«Дарья Петровна, шестидесяти девяти лет, заслуженный педагог, преподаватель русского языка и литературы с более чем сорокалетним стажем, мать двух взрослых дочерей и бабушка троих внуков, влюбилась в соседа по даче. Точнее, ответила на его ухаживания. О соседе Петре было известно всё и ничего. Вдовец, имеет взрослого сына, предположительно – алкоголика. Или наркомана. Или просто бездельника. Пётр – строитель на пенсии, на десять лет младше Дарьи Петровны. Хороший сосед. Всегда помогал по хозяйству – крышу подлатать, текущий кран посмотреть.
«Соседей, как и родственников, не выбирают. Хотя нет, не так. С несимпатичными родственниками ты можешь позволить себе не общаться, а вот с соседями – хочешь не хочешь, а приходится, если только совсем дело не дойдёт до откровенного конфликта. Но мы же интеллигентные люди. Или пытаемся ими быть. Или хотя бы казаться. Да ещё есть такие соседи, от которых никуда не деться. В смысле, не спрятаться. Особенно если вы соседи по даче, участки по восемь соток и у вас один общий забор. В общем, секс для бедных…».