Львовский пейзаж с близкого расстояния - [105]
— Ничего страшного. — Утешила Вера. — У нас после пожара и не такое было.
— Ты, Верочка, для нас не пример, — Чопорно сказала Галя. — С тобой всегда какие-то истории…
— Вот они — русские женщины. — Думал я. — Можно вообразить, чтобы какую-нибудь англичанку или француженку зрелых лет удалось втравить в такую передрягу? Из-за чего? Из общественного долга. Они понятия такого не знают. Но живут. А тут буквально на глазах совершаются героические усилия по обогреву космического пространства…
Мы удалились под неодобрительные взгляды. Еще бы. Маяться, пока другие чаи гоняют. На прощанье я оглянулся, Ни апокалиптических чисел, ни прибитых черепов, ни листьего хвоста, куриной головы, или хотя бы ветки омелы — ничего этого я не увидел. Колдун, как и наши женщины, был не чета европейским, без форса и подделок. К тому же трудился бескорыстно, что и вовсе не принято. Белый цвет двери. Тени ползли, выбиваясь из-под неплотно пригнанного порожка, дымок клубился, казалось, болезни покидают измученные тела и усилия не напрасны…
Спустя два часа мы сидели в Вериной комнате вместе с Иваси-ком. Невысокий человек с черепом чуть прикрытым седыми волосами, с крестьянским темно золотитым цветом лица, и широкими скулами. Очки в простой оправе, каких в городе не осталось, сам живой, готовый к общению. На лацкане серого пиджака — блакитно-голубой флажок. Сбылась Ивасика мечта. Но тема эта сейчас неинтересна. Гораздо занимательнее профессия. Мы с Верой сидим бодрые, а Галя в белой шубке улеглась на составленные стулья и наблюдает за разговором, прикрыв глаза.
По дороге Ивасик купил книги: буддийского врачевателя Бадмаева, и вторую — по восточной медицине. Книги сложил неподалеку и поглядывал на них нетерпеливым взглядом книгочея.
Когда имеешь дело со знаменитостью, в любопытстве есть что-то нескромное. Неудобно выспрашивать в лоб. Но демократизм Ивасика невозможно переоценить.
Он рассказывает, как строга природа к человеку. Что болезнями он платит за грехи предков вплоть до седьмого колена. Что только молитвой удается разобрать обрушенную стену и вызволить из-под нее страдальца — жертву давних преступлений. Не ведали, что творили, а нынешним теперь отвечать…
Потом Ивасик достает из кармана шлифованный кругляш, похожий на морскую гальку. В разных направлениях на деревяшку намотаны струны, как леска для рыбной ловли. Ивасик разматывает самую толстую, вытягивает перед собой и свободным концом неожиданно цепляет себе за зуб. Они у него все металлические, покосившиеся, струна приходится точно впору. Это — музыкальный инструмент дрында. Перебирая пальцами у себя под носом, Ивасик извлекает из дрынды прыгающую мелодию, добавляет еще струну и усложняет произведение. — Это для Гали.
Галя жмурится, не открывая глаз. — Спи, спи, — говорит Вера, хотя под дрынду спать трудно. Музыка явно танцевальная. Дома Ивасик руководит ансамблем из шести женщин, они играют на таких дрындах. Недавно выступали на фольклорном фестивале в Праге. Дипломы получили.
Мне, однако, мало. Все слишком просто. Хочется историю.
Ивасик вытаскивает струны изо рта, аккуратно сматывает, убирает музыку в карман и отвечает на мой вопрос, я только потом спохватываюсь: я ведь не спрашивал, только подумал.
— Це є такі люди, що несуть в собі зло.
— А как у меня?
— У вас є. Але не дуже. І ви через нього не маєте спокою. Воно в вас хоч невелике, але дуже прив’язчиве.
— Как это?
— Бентежить вас. Но то може бути. Є такі, що з ним мирно живуть, хоч мають набагато більше [10].
Ивасик смотрит ровно поверх съехавших на нос очков, глаза у него бледно-голубые, а взгляд точный, неожиданный для случайного разговора. Потом переводит взгляд на Веру. — А в вас зовсім нема. Зла нема.
— Потому ты, Верочка, меня раздражаешь. — Сонно говорит Галя.
— А если захочу, как Фауст? — Спрашиваю я. — Много всяких планов. Хочется успеть побольше.
— Я бачу. (Я вижу.) — Говорит Ивасик просто.
— Ой, не надо. — Пугается Вера.
— Це таке кокетство. — Успокаивает ее Ивасик, а на меня смотрит серьезно. — Але треба шукати. Якщо справді треба. (Но нужно искать. Если действительно нужно.)
— Но где? Я видел в историческом архиве. Расписки писали козаки, когда хотели продать душу дьяволу. Кровью. Оставляли ночью на перекрестке, где нечистая сила. Главное, чтобы креста рядом не было. А теперь крестов не осталось, и нечистая сила гуляет, где хочет.
— У наших козаків ведмовство було поширене дуже (сильно распространено). Я тому знаю, що рід мій по батьківскій лініі йде з самого Запорiжжя. Прадід мій був козацьким полковником. А по материнській — з Галичини.
— Но где найти нечистую силу? Конкретно. — Спрашиваю я.
— Вона нікуди не поділася. — Мягко говорит Ивасик. — Но треба спочатку прийняти рішення. І вона сама знайдеться. Коли серьозно. А інакше тим не треба кидатися.
— Ты же — врач. — Упрекает Вера.
— Це може мати непоганий результат.
— Представляю. — Хмыкает Галя.
— Раніш іі можна було придбати. — Сообщает Ивасик[11]. — Где?
— До війни. Ще до першої. — Ивасик устраивается удобно, прихлебывает чай, напоминает телевизионного ведущего из передачи «Спокойной ночи, малыши». —
Остросюжетный роман Селима Ялкута «Скверное дело» — актуальный детектив в реалиях современной российской действительности и в тесной взаимосвязи с историческим прошлым — падением Византийской империи. Внимание к деталям, иронический язык повествования, тщательно прописана любовная интрига.
Место действия нового исторического романа — средневековая Европа, Византийская империя, Палестина, жизнь и нравы в Иерусалимском королевстве. Повествование с элементами криминальной интриги показывает судьбы героев в обстоятельствах войны и мира.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.