Лузитанская лира - [53]

Пейзажи гор, нолей, пастушеские сцены.

На алый гобелен хотя бы мельком глянь:

Там тигр почти догнал испуганную лань.

Портретов — целый ряд. Вот — основатель рода,

Как видно — дворянин крестового похода.

Вон тот — монахом стал, гранд-дамою — вон та:

Сколь чувственны ее карминные уста!

В ее глазах лазурь — и в их разрезе узком

Прародич видится, который был этруском.

Да, шея, голова — во всем заметен след

Едва ль не королей… Но — вот еще портрет:

Вот этот, в Африке, видать, хлебнул немало,

Он изгнан был туда велением Помбала,

Бедняга, что вдали от мест родных зачах:

Немыслимая скорбь стоит в его очах.

Напротив — девушка, — о, как она прекрасна!

Она изгнанника любила, это ясно.

О грозный бег годов, о бренность, о тщета —

Как быстро рухнула венчальная мечта!

Ты, знаю, молодость отвергла и веселье

И обрела покой в уединенной келье.

Еще — вельможа здесь, большой придворный чин:

Он улыбается и нюхает жасмин.

Вот — доктор в мантии, придворный, знаменитый.

Весьма гордились им отцы-иезуиты.

А вот еще один: в войне далеких лет,

У врат Байоны он добился эполет.

Он зорко смотрит вдаль, он рвется в бой упрямо,

Он гордо на щеке несет полоску шрама,—

Мы дышим радостью воинственной судьбы,

И мнится вдалеке победный зов трубы…

В старинном зеркале — увидишь поневоле

Сияние свечей старинных жирандолей.

Под зеркалом стоит наборный клавесин,

Всеобщий баловень, след канувших годин,—

Левей — из ящика выглядывает робко

Старинных партитур пергаментная стопка.

И мне пригрезилось, что ожил старый зал,

Очнулся клавесин — и нежно зазвучал,

Проснулись клавиши, дремавшие устало,

Исчезло прошлое — и настоящим стало;

От гаснущих свечей сгустилась темнота,

И дама — видел я — тогда сошла с холста,

Широкий кринолин оправила небрежно,

Ступила на ковер, заулыбалась нежно

И под мелодию давно минувших лет

Изящно начала изящный менуэт.

НА ФЕРМЕ

Терраса: плавно движутся метиски,

Хозяйка молодая смотрит вдаль:

Меж тем пейзажа каждую деталь

Уже туманит ночи полог низкий.

В траве — жуков светящиеся снизки,

Неспешно стадо тащится в кораль,

И тянет песни древнюю печаль

Погонщик мулов, длящий путь неблизкий.

За бурою высокой городьбой

Раздетые работницы гурьбой

Шумят еще и возятся в купальне.

Уже луна встает по-колдовски,

И птичий крик все глуше, и быки

Бредут, мыча в потемках все печальней.

В ПОСЕЛКЕ

Два пополудни. Жжет неимоверно

Тяжелая и душная жара.

Однако в кузне с самого утра

Вздыхает наковальня равномерно.

Стоит без посетителей таверна —

Недаром у хозяина хандра.

Жужжит в дверном проеме мошкара,—

В подобный час всему живому скверно.

Прядет старушка, севши на порог,

Сын — где-то в поле: он до дела строг

И занимать трудом умеет руки.

В ручье невестка стирку развела,

За огород, раздеты догола,

На солнцепек повыползали внуки.

ЧАСЫ

В него заложены солидность и комфорт —

Брегет внушителен и служит безотказно.

Быть может, циферблат немного и потерт,

Однако же эмаль — нежна и куртуазна.

Там обрисованы и зал, и клавикорд,

Дворяночка — и хлыщ, предмет ее соблазна,—

Он, кажется, поёт и держится развязно,

Победой легкою уже заране горд.

Широкое окно; за ним блистают ярко

Деревья строгого, подстриженного парка;

Как пена, облака всплывают в небосвод;

Поглубже — озерцо, и роща апельсинов

В нем отражается, — а выше, крылья вскинув,

Из белых лебедей белейший длит полет.

Антонио Дуарте Гомес Леал © Перевод Е. Витковский

СОБОРЫ

Люблю смотреть на вас, старинные соборы,

Вы в небо взвихрены, как стая голубят,

Аркады пламени, взметенные в просторы,

Соборы гордые, глядящие в закат.

Вы, ангелы идей, ласкающие взгляд,

Мысль, камнем ставшая, бессветные затворы,

Где в углублениях, скрестивши руки, спят

Святые, герцоги, принцессы, командоры.

Но понапрасну вы стремитесь в небеса,

Сосуды ладана, спасений паруса,

В рассвет одетые, как в радужную тогу,—

Я знаю: иноки, святые, короли,

Напрасно вы года в молитвах провели,

Затем что плакали — придуманному богу!

ОКНО

Когда в полночных улицах — покой,

Когда они от суеты устали —

К окну иду, заглядываю в дали,

Ищу луну с тревогой и тоской.

Нагою белой тенью колдовской

Она скользит почти по вертикали —

Как розан, поднимаемый в бокале,

И как греха пленительный левкой.

Чарующая ночь проходит мимо,

Меня же вдаль и ввысь неумолимо

Мистические манят купола…

Я хохочу, а ты плывешь все выше,

Всходя над гребнем черепичной крыши: —

Какой соблазн в тебе, Соцветье Зла!

СТАРИННЫЕ ЗАМКИ

О замки древние, стоящие на скалах,

Громады дряхлых стен и башен изветшалых,

Вы, гипнотически пленяющие взгляд

Фамильной славою портретных анфилад,—

О чем вы грезите, вздымаясь из туманов,

Оплоты рыцарства, подобья великанов?

О, населяет вас одна немая грусть!..

Но древняя душа еще помедлит пусть,

Напоминает пусть волненья бранных хроник!

По стенам плющ ползет, вдоль рвов искрится донник,—

Но разрушенье — всем грозит, в конце концов,

Пусть хоть цветы растут в расселинах зубцов.

В плюще невидима замшелая бойница.

Удушливая цвель в сырых углах гнездится,

Навек уснуло все в миру отшедших лет,—

Однако в садике, где роз давно уж нет,

— Где дали место ей рассеянные предки —

Венера мрамором глядит сквозь плющ, сквозь ветки.

Везде забвение, печаль и тишина,

Здесь все застелено великой тенью сна

О жизни рыцарей прекрасной прежней эры,—