Лунный свет - [39]

Думаю, мы с ним оба слишком увлеклись.

Я, может, и была девственницей, но с парнем целовалась уже не впервые. Этой чести удостоился Уилл Коллинз, живший раньше в таунхаусе между домом бабушки и кинотеатром тети Моны. Его сестра Трейси считалась моей подругой. Он частенько играл в баскетбол на парковке, и я порой останавливалась посмотреть. Прошлым летом, когда Трейси отправилась на тренировку по плаванию, он поцеловал меня у забора. Через два дня опять, но уже намного дольше. В последующие две недели эти баскетбольно-целовальные сеансы вошли у нас в привычку. А потом в один прекрасный день я увидела, что они с Трейси помогали отцу таскать вещи в грузовик для квартирных переездов, чем мой летний роман, первый и единственный, собственно, и закончился. Это была моя последняя попытка вступить в новые отношения, будь-то дружба или что-то иное.

Пока не появился Дэниэл.

Он широким жестом показал на свои штаны:

– Знаю, эти брюки просто неотразимы. Любая дама обожает мужчин в форменной одежде, а от меня в ней исходит стойкий запах раболепия и минимальной зарплаты. Так что ты уж на них не польстись.

Я хохотнула.

– У меня и в мыслях нет отрицать долю вины в наших былых затруднениях. И я точно не обладаю силой воли в присутствии прелестной леди-детектива. Поэтому тебе лучше никогда не пересекать вот эту черту, – сказал он провел рукой невидимую линию над ручным тормозом.

– Тогда, думаю, тебе лучше опустить подлокотник.

– Не могу: он сломан. Тебе придется мысленно возвести в этом месте стену.

– Что? – закричала я, приложив ко рту рупором руки. – Я не слышу через стену, что ты мне говоришь!

В ответ он беззвучно пошевелил губами и изобразил из себя запертого в тесном ящике мима, заставив меня засмеяться. Затем засмеялся сам, мы стали друг другу улыбаться – может, даже с чрезмерным увлечением, – и на миг в салон вернулась атмосфера того первого дня под дождем. Разрушая чары, я отвела взгляд, надеясь, что он не увидел на моем лице одолевавших меня чувств. «Успокойся, Берди», – сказала я себе. Ради бога, это ведь тебе не свидание.

После неловкой паузы он вытащил телефон:

– Ладно, будем считать, все в порядке. Теперь дай мне лишь включить какую-нибудь музычку, и можно ехать.

Он стал смотреть песни, и его лицо озарилось мягким светом.

– В основном я теперь тащусь от Дэвида Боуи. Можно сказать, воспылал к нему неистовой страстью.

– Да?

– Он был такой яркий… музыкальный универсал и революционер. Любишь поп? Авангард? Рок? Соул? Неземной гламур для транссексуалов? Он все это исполнял. Сейчас я главным образом слушаю его ранние вещи: «Ханки Дори», «Алладин Сэйн», Берлинскую трилогию. А еще последний альбом, записанный им перед смертью, «Блэкстар». В период его создания он уже знал, что умирает от рака, так что это его лебединая песня. Все композиции на нем одновременно психоделические, депрессивные и вызывающие. В точности как я сам.

Депрессивный? Но ведь Дэниэл был самый веселый человек из всех, с кем мне только доводилось встречаться.

– Как насчет «Зигги Стардаст»? Крутейший альбом.

Он ткнул пальцем в экран телефона и включил скорость.

Глухо вздрогнули динамики, и из них полилась гитарная, киногеничная музыка, которая звучала так, будто рождалась на земле и устремлялась в небеса.

Она носилась в моей грудной клетке все время, пока он гнал машину по утопающему во мраке Беллтауну и Квин-Энн, самому высокому над уровнем моря району Сиэтла, прилегающие улицы которого изобиловали большими домами в викторианском стиле и старыми, ветвистыми деревьями.

Дэниэл заехал на обочину и припарковался. Если не считать редких, проезжавших мимо машин да завывающей где-то вдали сирены, здесь царил покой. Только спящие дома на одной стороне улицы да прославленная рекреационная зона, восседающая на холме и взирающая на город.

Керри-Парк.

Сам он был даже не маленький, а просто крохотный – пара узких полосок травы, разделенных не подлежащими описанию урбанистическими скульптурами с выстроившейся вдоль них чередой скамеек. Но когда мы подошли к невысокой подпорной стене, я поняла, почему все утверждали, что он мог похвастаться лучшим во всем городе обзором.

Обзором классическим.

Да, с пляжа, служившего задним двором нашему дому на острове Бейнбридж, я могла видеть городские огни Сиэтла, но это был абрис города, который принято изображать на фотографиях и открытках. Из черной чаши рвались вверх зубчатые крыши небоскребов. Вдали за ними намеком маячили Олимпийские горы. А посередине всего этого – культовая смотровая башня Спейс-Нидл, то есть «Космическая Игла», увенчанная летающей тарелкой и давно ставшая символом Сиэтла.

– Ты только посмотри, – произнес Дэниэл, даже не пытаясь скрыть в голосе благоговейный трепет, – ну не чудо ли, а? Охренеть!

– Действительно чудо, – прошептала я.

Ночью с этой точки центр города казался окутанным рождественскими гирляндами – белое и розовое золото, искрящееся и сияющее на фоне темной воды залива.

Он обернулся и оглядел парк. На его дальнем конце профессиональный фотограф устанавливал на штатив камеру, готовясь снять очертания небоскребов на фоне утренней зари. По дорожке неспешно прогуливалась какая-то парочка.