Лунный рейс - [10]

Профессор распахнул шкафчик над кранами и достал из него бутылочку, сделанную из мягкой и упругой, как резина, пластмассы. Такие бутылочки заменяли нам стаканы. Струя кофе, ударившись в дно стакана такой формы, какая принята на Земле, выплеснулась бы прочь: ведь здесь нет тяжести, которая заставляет жидкость опускаться на дно. Сжав бутылочку в руке, профессор приставил её горлышко к крану и открыл его. Под давлением сжатого воздуха порция горячего напитка наполнила сосуд. Сжатый воздух заставил жидкость течь из крана.

Профессор взял горлышко бутылочки, как соску, в рот и, сдавливая постепенно упругий сосуд, стал пить кофе. В мире, где нет тяжести, особенно сильно проявляется смачивающая способность жидкости. Воду, молоко или кофе ни за что нельзя было бы удержать в обычном стакане; они растеклись бы по наружным и внутренним стенкам стакана и обволокли бы его, как оболочкой. А если бы профессор стал пить кофе так, как он это привык делать на Земле, жидкость расплылась бы по его лицу и костюму. Завтрак был бы не из приятных!

Михайлов захотел бульона. Повар нажал кнопку, и лампочка у другого крана пригласила инженера получить горячий бульон. Я получил порцию масла, хлеба и чай.

Кухня работала со сказочной быстротой и чёткостью, как настоящая скатерть-самобранка.

Завтрак нам подавали автоматы. Они выталкивали из отделений заранее приготовленные порции продуктов, отмеривали напитки и включали электрические спирали для того, чтобы подогреть их.

После завтрака решено было немного отдохнуть, и мы стали играть в шахматы.

Об управлении кораблём можно было не заботиться. С того момента, как умолк наш двигатель, ракета летела по законам небесной механики, как комета или астероид. Без нашего вмешательства она должна была на пятый день оказаться по соседству с Луной. Нам нужно было только время от времени проверять, не отклоняемся ли мы от намеченного маршрута.

В контрольных расчётах нам приходилось иметь дело с громоздкими вычислениями. Но наш штурман включал вмонтированную в панель пилота электронную вычислительную машину, давал ей задание, и за две минуты ответ был готов. При первом же подсчёте выяснилось, что ракета летела с нужной скоростью, надо было только немного изменить направление её полёта.

Все уселись в кресла, «запеленали» себя, и Михайлов, повернув корпус ракеты на нужный угол, запустил двигатель. Едва мы ощутили лёгкий толчок, как Михайлов снова выключил двигатель.

Теперь можно было спокойно заняться своими делами и ждать приближения Луны.

Не обошлось, конечно, и без происшествий. Как-то окончив передачу, я откинул для проверки стенку радиостанции. И вдруг — трах! — какой-то металлический стерженёк с силой ударился о радиолампу.

Это у Петрова, налаживавшего свой прибор, вырвалась из рук деталька. Как и полагается в мире невесомости, она не упала к его ногам, а полетела прямо, как пуля, и угодила в мою лампу. В баллоне образовалась трещина.

Хотя у нас и были еще лампы в запасе, профессор чувствовал себя очень неловко. Смущённый, он молча принялся снова за свой прибор.

— А я всё-таки заставлю работать испорченную лампу! Дайте-ка мне провод! — неожиданно сказал он.

Он привязал провода к ножкам лампы, присоединил их к нашей радиостанции и выставил через особый люк лампу за борт ракеты.

— Проверяйте станцию, — сказал он мне уверенно.

Я уже понял, в чём дело, и быстро настроил станцию на приём Москвы. Бодрым и радостным маршем приветствовало радио столицы изобретательность Петрова! Станция работала, значит, работала и злополучная лампа!

Ларчик открывался просто: в безвоздушном пространстве воздух, попавший в баллон лампы, сразу же вылетел через трещину, и в ней образовался полный вакуум.

Прошло несколько часов. Готовясь к очередному разговору со штабом, я включил станцию и вдруг обнаружил, что она не работает.

«Что же случилось?» — подумал я с тревогой. Я переменил «петровскую» лампу, и станция заработала. Мы стали подшучивать над Петровым, но он тут же отпарировал наше нападение:

— Вы, наверно, забыли, как ведут себя металлы при очень низких температурах!

Наш изобретатель был прав. Сильно охлаждённые металлы не оказывают никакого сопротивления прохождению электрического тока. Пока лампа не охладилась, она работала, но при низкой температуре межпланетного пространства металлические волоски стали сверхпроводимыми. Они не могли нагреться, потому что совершенно не оказывали сопротивления движению тока…

В подтверждение своей правоты профессор втащил лампу в каюту и, когда она нагрелась, снова выставил её в люк. Лампа прекрасно работала!

В свободные минуты мы разглядывали через иллюминатор Луну. Она была уже близко. Даже невооружённым глазом были видны зазубренные, похожие на короны кольцевые горы, которые астрономы называют цирками и кратерами. Необыкновенно густыми и резкими, словно нарисованные тушью, были тени этих высоких гор: на Луне нет воздуха, и солнечные лучи обрисовывают возвышенности с исключительной чёткостью.

Наверное, не один моряк, всматривавшийся в берега долгожданной земли, не волновался так, как мы. Перед нами развёртывалась та часть лунной поверхности, которую никто из людей доселе не видал: Луна всегда обращена к нашей планете одной и той же стороной.