Лунный Пес. Прощание с богами. Капитан Умкы. Сквозь облака - [31]

Еще утром из районного центра должен был прийти вельбот. На нем я надеялся перебраться на ту сторону бухты.

Но видно, сегодня вельбота так и не будет. Можно спокойно возвращаться в поселок. Я уже собираюсь уходить, как вдруг до моего слуха доносится громкий треск. На катере, одиноко покачивающемся у берега, распахивается дверь, и на палубу выходит коренастый черноволосый мужчина в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами. На голове у него лихо сбитая на затылок капитанская фуражка в белом летнем чехле. Он равнодушным взглядом окидывает берег, на минуту задерживается на моей фигуре, зевает и медленно поворачивается, собираясь войти обратно в рубку. Но я окликаю его.

— Товарищ старшина, из райцентра сегодня будет вельбот?

Мужчина, не задерживаясь, продолжает медленно входить в рубку. Вот снаружи остается лишь рука, придерживающая дверь.

— Товарищ капитан! — кричу я во весь голос. Мужчина на мгновение застывает, затем, пятясь, вылезает из рубки.

— Ну, что ты кричишь?

Голос моряка кажется мне знакомым, но мокрые стекла очков не дают возможности рассмотреть его лицо.

— Скажите, пожалуйста, — спрашиваю я, — почему сегодня не пришел вельбот из районного центра?

Моряк долго наблюдает, как я протираю очки, и наконец открывает рот.

— Может быть, капитан вельбота по радио и докладывал мне о причине задержки, но, наверное, радиослова заблудились в тумане и ждут где-нибудь на острове хорошей погоды.

Я надеваю очки и от удивления разеваю рот. Передо мной стоит и улыбается мой старый знакомый Умкы.

Последний раз мы с ним виделись года три тому назад в нашем стойбище, Умкы тогда заведовал пушным складом.

Никто не знал, откуда он родом. Да и сам Умкы никому об этом не говорил. Он бродил из стойбища в стойбище, меняя профессии, и хотя выглядел уже не молодым человеком, упорно оставался холостяком. В свое время Умкы славился как отличный морской охотник, был бригадиром, но последнее время отошел от промысла: работал пекарем, проводником геологической экспедиции и даже слесарем в механической мастерской полярной станции. Но всюду держался недолго: уходил, как только овладевал ремеслом или увлекался новым делом…

— Я сначала тебя не узнал, — говорит Умны, помогая мне взобраться на палубу. — Даже немного испугался. Думал, начальство: портфель, громкий голос и очки. Летом, во время промысла, проезжих здесь больше, чем моржей. Того и гляди, наскочишь на кого-нибудь с портфелем.

В тесном кубрике стоит маленькая железная печка. На ней кипит чайник.

— Как раз к чаю пришел, — говорит Умкы, усаживая меня.

— Ты что, один на катере? — спрашиваю я, принимаясь за густой, слегка пахнущий соляркой чай.

— Один. Моториста давали — я отказался. Зачем он мне? Двигатель имеет дистанционное управление.

— Значит, ты капитан, Умкы?

Почему-то лицо друга мрачнеет, и он со вздохом говорит:

— Нет, не настоящий я капитан.

— Почему не настоящий? — удивляюсь я. — Ты даже больше чем капитан, ты еще и моторист.

— Да-а, — машет рукой Умкы. — Диплома у меня нету… Да ты пей чай. Я сейчас тебе все расскажу…

В стойбище, где работал Умкы, приехал уполномоченный морской зверобойной станции и всюду, где только можно, наклеил большие листы — объявления о наборе курсантов на судоводительские курсы в бухту Провидения.

Молодежь кучками собиралась около этих объявлений, и кто-нибудь громко читал условия приема: образование не ниже семи классов, справка о состоянии здоровья. Далее говорилось, что курсанты на время обучения обеспечиваются питанием, обмундированием и стипендией, а после окончания курсов направляются на морские зверобойные станции Чукотского национального округа. Внизу листа синей краской был отпечатан мчащийся по бурному морю катер и синий человек в форменной фуражке, стоящий за штурвалом.

Такое объявление висело и на дверях пушного склада.

Оно было прочитано заведующим от первой строчки до последней и не давало ему спать. В редкие минуты забытья среди ночи Умкы непременно видел во сне синий катер и себя в форменной фуражке за штурвалом.

И только один пункт голубого объявления сдерживал Умкы от подачи заявления: он не кончил даже пяти классов. И виноват в этом был только сам Умкы. Той памятной ему зимой, в середине учебного года, он увлекся охотой на песца и перекочевал из поселка в тундру, в охотничью избушку…

Несколько дней Умкы вертелся около домика сельсовета, где жил уполномоченный, расспрашивал тех, кто уже подал заявления. Оказалось, что уполномоченный документов об образовании не спрашивает, смотрит только паспорт, военный билет и трудовую книжку.

На курсы едут Вааль, Ваамчо, Этуги — все друзья Умкы. А ведь Вааль моложе его не больше чем на пять лет, к тому же у него трое детей!

И Умкы решился…

Когда смелый охотник приближался к столу, за которым сидел уполномоченный, у него дрожали ноги. Воротник новой рубашки давил шею, как собачий ошейник. Тщательно выбритые щеки горели от крепкого одеколона и волнения.

Уполномоченный скользнул равнодушным взглядом по фигуре Умкы, облаченной в новенький костюм, полученный в прошлом году в качестве премии и ни разу не надеванный.

— Документы.