Лунный цветок - [27]

Лори поняла, что от нее отделались, и задала бы новый вопрос, если бы в это время не вошла Суми-сан. На этот раз она привела с собой соседского мальчика-японца. Он снял с головы кепку, вежливо поклонился и что-то сказал Нэн по-японски. Оказалось, что Тальбот-сан не сможет вернуться на обед и приносит свои извинения. Нэн задала мальчику один или два вопроса, и он ответил. Но, когда мальчик ушел, она не объяснила, что он сказал.

Все надежды Марсии и вся радость от этого вечера исчезли. Зачем Джером пошел к соседям? Что такое случилось в этом доме, что удерживает его там?

Когда они встали из-за стола и перешли в огромную гостиную, Нэн подошла к одному из высоких окон и выглянула в темноту ночи.

— Конечно, — сказала она как бы самой себе. — О Тсуки-сама сегодня управляет небесами.

— Кто такой О-Тсуки-сама? — спросила Лори.

— Моя любимая японская богиня, — ответила Нэн. — Богиня луны. Говорят, что есть десять тысяч способов смотреть на луну и существуют церемонии созерцания луны, которые проводятся в определенное время года. Луна принадлежит всем, кто одинок и в отчаянии. В лунном свете есть опасная красота, которой нельзя полностью доверять, — она прервала свою речь и рассмеялась. — Ну, я не ожидала, что произнесу речь!

Марсия не рассмеялась вместе с нею. Она не любила этих странных разговоров о луне. Ясно, что тут был некий смысл, который Нэн не пыталась растолковать. За окном в лунном свете сад был черным и серебряным, и в том крыле дома, за перегородкой было тихо. Зловещий страх охватил Марсию. Казалось, что время ускользает от нее, уносит ее все дальше от Джерома. Внешне всю остальную часть вечера она старалась играть роль хозяйки, но внутри нее жило беспокойство. Она не почувствовала ничего, кроме облегчения, когда вечер закончился и не нужно было больше притворяться, что ее мысли заняты гостями.

После того, как Нэн и Алан ушли, Марсия не пошла спать, а стала ждать Джерома. Ее дурное предчувствие усилилось, и, когда наконец он пришел, ее угнетало беспокойство. По его отчужденному взгляду она тотчас поняла, что он ничего ей не скажет. Он ничего не объяснил, не извинился, хотя было ясно, что его что-то гнетет.

— Иди спать, — резко сказал он. — Ты не должна меня ждать. Это тебя не касается.

Она хотела сказать ему, что все, что касается Джерома Тальбота, касается и ее, что она хотела только помочь ему. Но она не посмела облечь свои чувства в слова, видя, что он так настроен против нее.

Молча прошла она в свою комнату и легла в постель. Но теперь, хотя беспокойство не покинуло ее и боль от его слов и от того, что он отгородился от нее, остались, к ней пришла другая мысль, которая дала ей слабое утешение. Она вспомнила, что перед появлением Нэн его манеры смягчились. Она не могла забыть, как он коснулся пальцем ее волос и горькую сладость его слов «такая милашка», которые были эхом прежних счастливых дней. В тот момент пропасть между ними не казалась такой огромной, хотя как перекинуть мост через нее, Марсия не знала. «Я должна быть терпелива, — сказала она себе, — я должна попытаться понять Джерома». Каким-то образом она должна сохранить веру в свою любовь и не допустить, чтобы события, которые она не может понять, победили ее и вынудили отправиться домой. Поскольку были моменты, когда она могла достучаться до Джерома, она может себе позволить быть терпеливой. Время и терпение — это все.

VII

Однажды ветреным мартовским вечером, когда Джером читал в своей комнате, а Лори давно спала, Марсия, одинокая, обеспокоенная, поднялась наверх побродить по пустому темному дому. Этим вечером воздух был теплее, в нем было обещание весны, и растения уже пустились в рост. В ночной рубашке и в шелковом халате ей не было холодно, и она отодвинула ставень в передней части галереи и долго смотрела, как мерцали на ветру огни Киото.

Большой поток огней пересекал долину, со всех сторон заключенную в темные объятия гор.

Теперь звуки ночи были ей знакомы. Она знала сигнал продавца тофу и мелодию флейты из трех нот, навязчивую и одинокую — мелодию Собайя-сан, который носился по своей маленькой кухоньке и продавал горячую гречишную лапшу. Там был вездесущий стук гета вверх и вниз по улице — царапающий звук деревянных башмаков, который всегда будет напоминать ей Японию.

Она задвинула ставни и бесцельно обошла угол веранды в той стороне дома, что выходила на бамбуковый забор. Теперь луна пошла на убыль, но свет из двери соседнего дома освещал сад, и она некоторое время постояла, глядя на аккуратно подстриженные кусты, на каменный фонарь, на пруд с рыбками.

В дальней части другой половины сада росло огромное камфорное дерево, его громадные корни фантастически выступали над землей. Она заметила прекрасное дерево при свете дня, но теперь что-то в нем удивило ее. Нечто белое стояло в тени — что-то такое, что она не могла определить. Не каменный фонарь — там не было такого. И очертания фигуры казались мягкими и задрапированными.

Пока она смотрела, фигура двинулась, беззвучно скользя по саду по направлению к забору. Движения призрака мало напоминали женскую походку, но она поняла, что драпировка падает на мягкие линии белого кимоно и что действительно по саду двигается женщина. Голова ее так же была закутана в белую ткань, которая, как мягкий капюшон, закрывала ее лицо.