Лунный бог - [7]

Однако Церену вообще не свойственна манера аргументировать свои теоретические воззрения ссылками на какой-либо авторитет (возможно, потому, что книга его написана в научно-популярном жанре). Например, в данном случае он просто излагает свою точку зрения на зарождение лунного культа и, отправляясь от нее, прослеживает дальнейший путь развития религии луны и звездного неба. Конечно, гипотеза о почитании луны в древнейший период имеет право на существование, как и любая другая, но ее следует подкрепить аргументами. Церен этого, к сожалению, не делает, ограничиваясь чисто декларативными высказываниями.

Подобную же позицию автор занимает в вопросе о человеческом подсознании и связанных с ним явлениях. Этой сфере подсознательного, хранящей опыт тысячелетий человеческого существования, которую Церен именует «душой», он придает преувеличенное значение (стр. 113). Вряд ли советский человек нуждается в популярном разъяснении, что представляет собой «душа» с материалистической точки зрения. Физиология давно установила, что область подсознательного, которой Церен отводит столь значительную роль, является продуктом деятельности определенных областей человеческого мозга. Правда, эти явления еще недостаточно изучены, что дает простор всевозможным идеалистическим измышлениям.

И вообще следует отметить, что в последнее время для целого ряда представителей современной западной науки характерна тенденция пересмотра старых и некогда отвергнутых концепций. Так, астрально-мифологическое истолкование происхождения религии в свое время было вытеснено анимистической, преанимистической и рядом других теорий. Книга же Э. Церена целиком построена на астрально-мифологической концепции, в основе которой лежит лунная символика. Но, выступая со своей теорией лунарного происхождения христианской религии, автор уделяет серьезное внимание всем тем социально-экономическим условиям, в недрах которых складывалось мировоззрение зарождающегося христианства. Однако критическое восприятие Э. Цереном многих данных современной библеистики не мешает ему некритически подходить к астральной символике, видя всюду символы луны. Это злоупотребление методом символов опять же характерно для многих западных ученых. Так, неофрейдисты-психоаналитики отыскивают повсюду сексуальные символы, а известный американский этнограф Лесли Уайт рассматривает всю человеческую культуру как сплошную символику, причем основное отличие человека от животного, по его мнению, и заключается в способности человека к символизации^[7]. В то же время книга Э. Церена насыщена большим количеством фактов, часто малоизвестных и интересно сопоставленных.

Автор не всегда смог критически разобраться в том огромном материале, которым он оперирует. Отсюда известные натяжки, искажения, неточности, а иногда и прямые ошибки, которые могут остаться незамеченными читателем, но, несомненно, бросятся в глаза специалистам — востоковедам, античникам, астрономам и этнографам. Так, придавая преувеличенное значение влиянию религиозных представлений на быт людей древнейших эпох, Церен связывает зарождение гончарного производства и изготовление яйцеобразных сосудов с почитанием священного яйца. Здесь же можно поймать Церена на исторической неточности: он заявляет, что в древней Греции запрещалось принимать пищу или пить из сосудов, не освященных жрецами. Этот запрет касался только храмовой утвари. Далее Церен устанавливает связь между глиняными сосудами и человеческим черепом, исходя из того факта, что греческие гончары часто помещали над печью изображение отрубленной головы Медузы-Горгоны, которая, по мысли Церена, была воплощением луны, скрывшейся в камне. На самом деле этот обычай, известный из античных источников, объясняется тем, что голова Медузы считалась апотропеем, то есть магическим изображением, отвращающим злых духов (стр. 231).

В своем увлечении поисками следов лунной символики Церен иногда привлекает в качестве доказательств предметы, не имеющие никакого отношения к данному вопросу. Рассуждая о той же отрубленной голове Медузы и ее связи с лунными рыбами, он ссылается на изображение головы Медузы, окруженной рыбами, на монете греческого города Сиракузы (стр. 209). Однако на монете изображена голова нимфы Аретузы — покровительницы города.

Досадные промахи такого же рода можно найти и в рассуждениях, касающихся религиозных верований древнего Египта и Двуречья. Например, упоминание о человеческих жертвоприношениях у гробницы Осириса (стр. 221) не находит подтверждения в древнеегипетских источниках. Неверно утверждение Церена о том, что у древних египтян Сириус назывался Сотисом (стр. 308). Сотис — древнегреческое наименование Сириуса. Египтяне же называли его Сопдом.

Вызывает недоумение категоричность, с которой Церен утверждает, что в Египте (всю религию которого стало привычным связывать с культом солнца) в древнейшие времена культ луны преобладал над солнечным культом. Никаких доказательств, почерпнутых из письменных источников, автор не приводит. В поисках истины читатель вынужден продираться сквозь толщу сложнейшей религиозной символики вслед за Цереном, утверждения которого основываются лишь на искусном жонглировании символами лунной религии.