Лунная опера - [72]

– Сейчас ведь девяносто девятый год на дворе.

– Я знаю, что сейчас девяносто девятый год.

Брат бросил на меня взгляд и только улыбнулся, тряся головой.

– Да ни черта ты не знаешь. Сейчас девяносто девятый год на дворе.

Брат и впрямь наивный парень. Он, видимо, полагал, что на каменоломне я был полностью изолирован от мира. А между тем что такое каменоломня? Все в нашей жизни завершается в каменоломне, а потом оттуда же и начинается. Просто мне не хотелось, чтобы кто-то портил мне настроение. Мне нужно было спокойно покурить и напиться. Курево вперемешку с алкоголем – это для мужика святое, пусть никто даже не помышляет отрывать меня от этого занятия. Я свободен, и никто не смеет мешать мне.

Было шесть утра, ровно шесть, когда я неожиданно проснулся. На каменоломне человеческим телом управляют часы, в итоге пекинское время, можно сказать, регулирует все физиологические процессы. Ведь что такое исправительные работы? Это своего рода научная деятельность, направленная на исправление людей при помощи времени. Таким образом, все каторжники превращаются в часы, в часовые детали. Итак, ровно в шесть я резко соскочил с кровати, знакомыми, быстрыми и отработанными до мелочей движениями оделся, застелил кровать и сел на краешек, ровно сложив руки на коленях. Я проделал все это в какие-то считаные секунды и тут неожиданно увидел у своих ног тазик. От него несло так, что дух вышибало, то была жуткая вонь от заполнявших его рвотных масс. Этот запах привел меня в чувство, я понял, что напился. Да, я напился. Это меня очень испугало – как я мог это сделать? Так я на свободе? Только сейчас я понял, что у меня от боли просто раскалывается голова, а внутри ее так же пусто, как в бутылке. Я осторожно включил настольную лампу, звук щелчка сильно напугал меня. За прошедшие девять лет все мои многочисленные сны прерывались именно так: щелчок, свет – и конец сну, после чего прямо над ухом раздавался сигнал подъема. Но на этот раз никакого сигнала не последовало. Свет включился, а вокруг сохранялась полная тишина. Однако я все никак не мог признать, что это уже не сон. Я направил руку прямо в таз, подцепил пальцем кусочек блевотины и засунул в рот. У меня тут же начался приступ рвоты, что окончательно прояснило ситуацию. Это не сон. Сон не может быть тошнотворнее, чем явь.

После того как меня вытошнило, я, ничего не понимая, огляделся по сторонам. Аккуратно заправленная постель, уголки одеяла точно выровнены. Я подошел к кровати и махом отбросил одеяло. Стащив с себя одежду, я забрался под одеяло, мне нужно было прочувствовать всю сладость повторного сна. Закутавшись поуютнее, я постарался во всех деталях прочувствовать свое умиротворенное счастье и спокойную тоску. На каменоломне моей самой большой мечтой было как следует отоспаться. Один старый заключенный как-то обмолвился о двух условиях для счастья: наличие любовницы и возможность отоспаться. В этой емкой фразе заключалась вся суть прекрасной мужской жизни. Отбывая срок, я не раз думал о том, когда же наконец смогу как следует отоспаться. И вот наступило это время.

Ну спи же, спи.

Я уже с головой зарылся под одеяло, но сон никак не приходил. Я старался, но все без толку. Я прилагал все усилия. Печально, когда не можешь воспользоваться выпавшим на твою долю счастьем. Как ничтожен человек. Никаких надежд у него не может быть. Все пустое, так что – либо мечты, либо сам ты будешь находиться в подвешенном состоянии. То же самое происходит, когда человек пытается подпрыгнуть и сорвать плод с дерева, когда у него в ногах нет опоры. Уснуть у меня не получалось, так что пришлось снова встать. Скрепя сердце я прибрал все постельные принадлежности в стопку. Взглянув на кровать, я тяжело вздохнул и непонятно почему испытал запоздалый страх. Свобода привела меня к полной беспомощности. На какой-то момент у меня даже появилась мысль возвратиться обратно на каменоломню. Все будущие на свободе дни как-то разом нахлынули на меня и, словно водная стихия, словно море, клокотали вокруг. В жизни я не испытывал такого ужаса. После полного умиротворения меня вдруг обуяло какое-то томительное беспокойство, какая-то потеря ориентира после долгожданного завершения испытания. Я взял в охапку сложенные вместе одеяло, простыню, матрас, подушку, размахнулся как следует и швырнул на кровать. Все разлетелось как попало. Я никак не мог взять в толк, как моя свобода могла оказаться такой непривлекательной и невыносимой. Я без дела сновал по комнате, пока наконец не открыл окно и не прокричал, обращаясь к рассвету: «Курева мне и водки!»

2

Двоюродный брат одолжил мне пятьсот юаней, пять сотенных купюр. Он также заверил меня, что если я буду бережлив, то еще до того, как потрачу эти деньги, он обязательно поможет мне найти какую-нибудь работу. Найти работу – это только звучит красиво, на самом деле речь шла о месте, где можно было зашибить деньгу и заработать на еду. Моей первой необходимостью стала забота о пропитании. Зажав в руке пятьсот юаней брата, я разложил их веером, словно игральные карты, и долго неотрывно смотрел на них. Эти деньги вовсе не прибавили мне настроения, как раз наоборот, я упал духом. На лицевой стороне сотенной купюры виднелись четыре профиля: Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая, Лю Шаоци и Чжу Дэ. Брови у них сведены, глаза прищурены. У всех серьезное выражение на лицах, они словно охвачены тревогой. Из всех этих четырех изображенных исполинов только у Мао Цзэдуна можно увидеть ухо. Все остальные просто всматриваются в даль. Даже не спрашивайте, к чему прислушиваются остальные уши, это вас совершенно не касается. Ваше внимание должны привлекать глаза этих великих личностей. Принято считать, что взгляд этих представителей первого поколения профессиональных революционеров таит в себе мощь и предопределение китайской валюты. Глядя на деньги, я неожиданно понял, что вовсе не свободен. На свободе оказалась лишь моя бренная оболочка, а все остальное мертвой хваткой держали деньги. На душе стали сгущаться сумерки, мое настроение теперь отражало выражение лиц вождей на купюре, оно потяжелело и наполнилось тревогой. Ведь настроение, присущее лицам первых революционеров, естественно передалось и самой купюре.