Лунная опера - [66]

Чжан Гоцзин отдернул руку и попытался зажечь огонь снова, при этом он коснулся своим указательным пальцем пламени:

– Да вот же огонь, это ты пьяная, я даже палец обжег.

Пока Чжан Гоцзин играл с огнем, Линь Хун, вместо того чтобы задуть пламя, плеснула на него оставшейся в рюмке водкой. Огонь вспыхнул и устремился ввысь. Чжан Гоцзин инстинктивно схватил полотенце и набросил его сверху. Линь Хун не на шутку перепугалась. На самом деле Чжан Гоцзин не пострадал, огонь просто резко вспыхнул и тут же погас. Линь Хун притянула к себе его руку и стала на нее дуть:

– Что мы творим? Эти два дня я сама не своя.

– Да и я уже большой мальчик, но каждый день творю глупости.

Чжан Гоцзин потянулся за микрофоном от караоке и предложил:

– Давай-ка что-нибудь споем.

Линь Хун, которая была уже изрядно пьяна, выхватила микрофон и сказала:

– Я буду петь, я еще никогда не пробовала.

Она долго думала, не зная, какую бы песню выбрать. Чжан Гоцзин, прищурившись, сказал:

– А ты пой, что приходит в голову.

Выбрав невероятно высокую тональность, Линь Хун стала придумывать свою песню на мелодию хита «Почему цветы такие красные»: «Почему креветки красные, такие красные? Их цвет похож на раскаленный самовар, в них просто символ чистой лжи, никак не целомудренной жены». Тут со своего места встал Чжан Гоцзин и, неловко покачнувшись, продолжил уже с русским надрывом: «Разбилась тарелка, клубника укатилась, есть на свете женщина, что мне полюбилась. Но боюсь, своих чувств она мне не раскроет, потому как пьяна, „Эрготоу“ все скроет». С микрофонами в руках они оба согнулись и зашлись от смеха. На эти сумасшедшие звуки прибежал официант. Чжан Гоцзин всунул ему сотню юаней одной бумажкой и попросил уйти. Линь Хун прекратила смеяться, в ее глазах блеснул холодный свет. Уставившись на Чжан Гоцзина, она, все так же нацелившись в микрофон, сказала:

– Я знаю, что ты боишься меня. А знаешь, кто я?

Я «Эрготоу».

– А я?

– А ты дерьмо собачье.

Все сказанное гулко разнеслось в общем зале ресторана, казалось, что кто-то просто сошел с ума. Захмелевшие посетители сосредоточенно прислушивались к прямой трансляции диалога этой свихнувшейся парочки.

Вдруг из динамиков послышался звонок мобильного телефона. Мужской голос громко крикнул:

– Меня нет, – помолчав какой-то момент, мужчина продолжил: – Кто я? Я – собачье дерьмо.

Сразу после этого в телефоне раздались гудки, и посетители услышали уже женский голос.

– С кем это ты так обошелся?

– С дочерью тещи.

– Я выйду. А вы спокойно поговорите.

– А к чему выходить? Она как раз хотела разыскать тебя. Еще вчера пригрозила мне, что хочет найти тебя.

– Зачем?

– А я откуда знаю?

Микрофон замолчал. Потом после долгой паузы послышалось, как кто-то встал и вдребезги разбил две бутылки. То была женщина. Она громко вопрошала:

– А что я сделала? Зачем понадобилось меня разыскивать?!

– Я правда не знаю, – невнятно пробормотал мужчина.

Больше из кабинета не раздалось ни единого звука. Вечеринка закончилась.

Когда Чжан Гоцзин затащил Линь Хун в номер, ее уже совсем развезло. Они в обнимку доехали на такси. Но Линь Хун вовсе не была в полной отключке. Она отчетливо помнила слова Чжан Гоцзина про то, что его жена намеревается найти ее. Линь Хун хотела выяснить, для чего именно она ей понадобилась? Что именно ей известно? Однако она словно потеряла свой язык и теперь не понимала, в каком месте он у нее вообще находится. Раз за разом она пыталась что-то объяснить на пальцах, но Чжан Гоцзин просто уже не обращал на нее внимания. Линь Хун будто плавала в залитом внутрь алкоголе, душу ее переполняли тревога и беспокойство, к которым примешивалось раздражение. На глазах у нее выступили слезы – то выливалось «Эрготоу». Линь Хун даже забыла, как именно нужно плакать, а потому, проливая слезы, полностью доверилась своим природным инстинктам. Линь Хун совершенно четко осознавала, что Чжан Гоцзин укладывает ее на кровать. Он обращался с ней невероятно нежно, так нежно, что ее это даже растрогало. Потом он включил прикроватный свет. Резануло глаза. Линь Хун нахмурила брови. И тут же свет понемногу заглушили. Линь Хун не могла пошевелиться, хотя все отчетливо понимала. Чжан Гоцзин уселся рядом, взял ее правую руку и вложил к себе в ладонь. Он просунул свои пальцы точно между ее и стал волнующе скользить ими, то удаляясь, то проникая на всю глубину. Линь Хун услышала, как он икнул. Потом она ощутила на своих губах его поцелуй, почувствовала, как к ее груди прикасается кончик его языка, такой одновременно мягкий и упругий. После этого его обуяла необузданная страсть, он с трудом переводил дыхание. Линь Хун жаждала, чтобы он лег на нее всей своей массой, она вся раскрылась, готовая принять его. Придави он ее своим телом, она ощутила бы хоть что-то реальное и устойчивое. Но он этого не делал, что больно ее задевало и лишало опоры. Она горько нахмурилась. Едва она сдвинула брови, как ласковые поглаживания тут же прекратились, полностью и бесповоротно. Линь Хун охватило беспредельное отчаяние, она чувствовала себя такой беспомощной, ей ничего не оставалось, как снова нахмуриться. А потом погас свет, Линь Хун словно накрыло морской волной, и она ушла куда-то под воду. Глубоко погрязшая в разочаровании, она уснула. До того как провалиться в сон, она сама себе сказала: «А ведь он не пьян».