Луна костяной волшебницы - [77]

– Когда бы ты увидела великие Врата Загробных миров, – наконец, отвечает она с фальшивыми нотками беспечности в голосе.

Еще одна ложь. Еще одна попытка скрыть свои секреты. Горло горит от горечи, но я устала это проглатывать. Мне надоело прятаться от matrone и слепо верить каждому оправданию, слетающему с ее губ.

– Кулон, который вы носите, помогает вам перевозить мертвых, когда Врата открываются? – спрашиваю я, чувствуя, как учащается пульс от собственной смелости.

Одива проводит рукой по костям благодати на своем ожерелье и хмурится.

– О каком именно кулоне ты говоришь? Из кости медведя или ската? Ведь и тот и другой помогают мне в этом.

– Я имела в виду другой кулон – из птичьего черепа, который вы прячете в вырезе платья.

Одива замирает. А весь румянец, что появился на ее щеках, исчезает в мгновение ока.

– Идите вперед, – говорит она следовавшим за нами Перевозчицам. В ее голосе слышится напряжение, хотя она старательно удерживает на лице спокойную улыбку. – Мы встретимся с вами дома.

Чтобы пропустить остальных, Одива сходит с тропинки и обхватывает себя руками. Проходя мимо, Пернелль бросает на меня любопытствующий взгляд. А Мориль сжимает руку. Я в ответ пожимаю плечами, будто не понимаю, о чем matrone захотела со мной поговорить наедине. Словно не я еще пару мгновений назад обвинила ее в том, что она владеет дополнительной костью благодати. А ведь их у нее уже пять. И шестая – это оскорбление богов и покушение на святость жизни животного. Но когда Перевозчицы отходят подальше, а Одива вновь поворачивается ко мне, я чувствую, как начинают дрожать руки и ноги. Выражение ее лица пугающе спокойное и терпеливое.

– Это не кость благодати. – Одива достает спрятанный кулон, и рубин в птичьем клюве начинает сверкать в свете солнечных лучей. – Это подарок от моего возлюбленного.

Я удивленно приоткрываю рот. А затем внимательно разглядываю череп. Черный клюв чуть меньше, чем у ворона, но чуть толще, чем у грачей.

– Зачем ваш amouré подарил вам череп вороны?

Она улыбается мне, отчего кожу на голове начинает покалывать от беспокойства.

– Вижу, ничего не ускользает от твоего внимания, Сабина. – Ее эполеты из перьев шелестят, когда она пожимает плечами. – Полагаю, любимый сделал это, так как знал, насколько мне нравятся кости.

– Вы не прятали их от него?

Меня учили, что Леуррессы должны спрятать свои кости благодати, пока год живут со своим amouré.

– Он был необыкновенным. И принял меня такой, какая я есть. Любил меня без всякого страха.

Я вновь смотрю на рубин. Видимо, к тому же он оказался богат и явно обладал огромным влиянием, раз смог совладать с Одивой.

– Но почему тогда вы храните его подарок в секрете? Аилессе бы хотелось знать, что ее отец…

– Хватит говорить об Аилессе, – перебивает Одива.

Я отшатываюсь назад, напуганная этой вспышкой злости. А она вновь прячет череп вороны в вырез платья.

– Некоторые вещи не любят огласки, Сабина. Любовь священна. Это слишком личное чувство.

Я в недоумении смотрю на нее. Еще минуту назад она первой упомянула Аилессу. Но теперь от теплоты Одивы не осталось и следа. И вдруг я вспоминаю о ее словах, которые она сказала после того, как я убила козодоя. Тогда меня так расстроило, что Аилессу не удалось спасти, что я не придала значения ее словам, но сейчас они буквально вспыхнули в голове: «Но это не означает, что я любила его». И она говорила о своем amouré.

Так кто же тогда подарил ей кулон?

Какое-то движение привлекает мое внимание к месту, где плато переходит в лес. И там, на низкой ветке ясеня, сидит серебристая сова.

Она будто услышала мои молитвы, и надежда вновь наполняет мою грудь. Сова напоминает мне об Аилессе. Возможно, Одива отвернулась от своей дочери, но Элара про нее не забыла.

Сова приведет меня к ней, как привела к катакомбам.

Одива поворачивается и прослеживает мой взгляд. А увидев сову, едва сдерживает вздох.

Я не раздумывая бросаюсь к лесу.

– Сабина! – кричит мне вслед Одива. – Куда ты собралась? Я велела всем Перевозчицам вернуться в Шато Кре.

– Но я не Перевозчица, – отзываюсь я. – И раз вы хотите, чтобы я ею стала, то мне необходимо охотиться.

– Тебе нужно отдохнуть.

– Мне нужна третья кость благодати. И я вернусь домой, как только заполучу ее.

И как только спасу Аилессу.

Я оглядываюсь через плечо, но matrone не бежит за мной. Она застыла на тропинке, прижимая руку к следам от когтей, оставленным совой.

А как только я достигаю первых деревьев, сова улетает прочь. Так что остается лишь следовать за ней в лес. Как и раньше, она приземляется где-нибудь в пределах видимости, но как только я догоняю ее, вновь перелетает на другое место. И мне остается лишь ухмыльнуться и ускориться.

Играя в догонялки, мы преодолеваем километр за километром. Вот только я едва замечаю окружающие пейзажи, потому что боюсь упустить сову из вида, так что все мое внимание сосредоточено на ее золотистых перьях. Но когда выскакиваю на дорогу, ведущую к Довру, и замечаю мост в шести метрах впереди, то ноги едва не подкашиваются, и я тут же останавливаюсь. Каменный мост напоминает изогнутую арку, а под ним находится пересохшее русло реки. И с него прекрасно видно Бо Пале, который возвышается вдали на самом высоком холме Довра.