Луна и комедианты - [3]

Итак, в назначенный день мы начали собираться. Концерт должен был начаться во второй половине дня, но нас просили прийти пораньше. Пока мы собирались, явился посыльный и сообщил, что все уже в сборе и ждут нас. Я стал торопить жену, и в три часа дня мы наконец вышли из дому. Мы направились к Золотому Храму. Чтобы попасть к нему, нам пришлось перейти через Горбатый мост со стороны павильона Хисаго и миновать храм Сэйфуку, близ которого находится могила Акинари Уэда.[4] От этого храма ровная и совершенно прямая дорога вела к храму Нандзэндзи. Пройдя её, мы упёрлись в Императорские ворота. За этими воротами к югу от заросшего лотосами пруда находятся ещё одни ворота, возле которых стоит каменный столб с высеченной на нём надписью:

«Кратчайший трамвайный маршрут: Святилище восточного сияния — Золотой Храм — Гавань Кэйга». За этими воротами справа тянется земляной забор. В конце его — Главные ворота, у которых также стоит каменная плита с высеченной надписью: «Золотой Храм. Историческая достопримечательность. Реликвии старины и живописные уголки». Этот храм с его главным молитвенным залом, в который превращён бывший тронный зал императорского дворца на Персиковой горе, и восемью чайными павильонами, построенными знаменитым Энсю Кобори, — подлинное национальное сокровище Японии. Храмовый парк, известный под названием Сад Журавля и Черепахи — этих символов долголетия, как гласит предание, — тоже устроен по проекту Энсю. Здесь же стоят Ворота Акэти, воздвигнутые полководцем Мицухидэ Акэти в середине эры правления Тэнсё, то есть около 1583 года.

Дом господина Уэда, в который мы направлялись, находился на территории Золотого Храма, но к нему вёл отдельный вход. Пройдя Главные ворота, мы вскоре увидели решётчатую калитку, на которой висела табличка с фамилией хозяина дома. От калитки в глубь двора вела аллея прямых и тонких, как свечи, криптомерий. В конце её мы увидели парадное крыльцо и решили, что наконец мы у цели. Окончательно мы в этом удостоверились, когда увидели на крыльце множество гэта. Нам ничего другого не оставалось, как войти самим, что мы и сделали. Налево от входа тянулся коридор. В расположенных вдоль него комнатах не было заметно ни души. Мы продолжали беспрепятственно продвигаться в глубь помещения, пока не уткнулись в дверь, занавешенную тяжёлой портьерой. Как раз в этот момент из-за портьеры показалась какая-то дама. На ней было лёгкое шёлковое кимоно с узорами, волосы у неё были на домашний лад перехвачены сзади лентой.

— Ямаути-сан! Метр Танидзаки прибыл! — жеманным голоском проверещала дама и тут же скрылась. На её месте тотчас же выросла достопочтенная госпожа Хидэко Ямаути.

— Ах, как жаль, что вы задержались! Кёко как раз сейчас только закончила свой танец. А ей так хотелось, чтобы вы посмотрели её выступление. — С этими словами почтенная матрона провела нас за портьеру, и мы попали в обширное помещение, похожее на зрительный зал.

Это была комната метров 45–50. Как я узнал впоследствии, дом, занимаемый господином Уэда, принадлежал Золотому Храму. Когда-то в этом доме жил художник Кансэцу Хасимото, который затем перебрался в окрестности Серебряного Храма. После него вот уже десять лет, как этот дом снимал господин Уэда. Зал, в который мы вошли, по словам сведущих людей, некогда представлял собой в императорском дворце Святилище бога сокровищ Бисямона. Когда этот дворец был превращён в Золотой Храм, названное святилище переоборудовали в своеобразный приёмный зал. Прямо против входа в задней стене виднелась глубокая ниша, в которой раньше, по-видимому, помещался алтарь; сейчас эта ниша была превращена в токонома — пол её был приподнят, и на боковых стенах красовались полочки с цветочными вазами и безделушками. Однако массивные колонны, высокий потолок, большие стрельчатые окна и другие архитектурные детали живо напоминали интерьер храма. Часть наружной галереи, окружавшей этот зал, и сейчас ещё оставалась орешеченной. От прежнего широкого крыльца остались навес и площадка, лестница была убрана. Теперь это крыльцо превратилось в террасу с балюстрадой, веранда покоилась на сваях и доходила почти до середины пруда. Сейчас она была устлана коврами; поджав под себя ноги, гости устроились на полу. Терраса, таким образом, служила как бы зрительным залом, а сцена помещалась внутри большого зала, через который мы прошли. Рядом с залом находилась малая гостиная, а по соседству с ней комнатка, отведённая под уборную для участников концерта. От этой комнаты к сцене вела поднимавшаяся к ней покатая галерея. Выглядела она несколько примитивно, но всё же вполне могла сойти за хасигакари — галерею, по которой в театрах актёры выходят на сцену. Присмотревшись, я убедился, что это и в самом деле было великолепное помещение для устройства такого рода увеселений, как сегодня. Здесь были такие удобства, которые вряд ли можно было бы найти в обыкновенном доме. С первого взгляда я оценил и превращённую в зрительный зал веранду. Лучшего места для любования полнолунием нельзя было и придумать.

Дом, о котором идёт речь, находился на Фукудзимати в восточной части города Киото, мой же особняк — на Симогаварамати. В отдалённые времена обе эти улицы, по-видимому, составляли общую территорию храмового городка Нандзэндзи. В противоположность нашей улице, застроенной ныне частными домами и превратившейся в своего рода проспект фешенебельных особняков. Фукудзимати по-прежнему, как и в седую старину, продолжала оставаться девственным районом храмов и дворцов.