Лукреция Борджа - [55]

Теперь Чезаре Французский начинает понимать, что французский монарх не даст ему никакого владения, тем более нечего надеяться на родственников жены, обремененных многочисленным потомством. Испытывая горечь, он окончательно укрепляется в своем убеждении: он станет королем или исчезнет. «Aut Caesar aut nihil»[22] отныне станет его девизом, который он велит выгравировать на своей парадной шпаге.

С этих пор Александр VI без конца обманывает Лукрецию, усыпляя ее пустыми обещаниями. Пусть Алонсо сделает счастливой свою жену, а в остальном он должен подчиниться воле папы. Чтобы привязать к себе зятя, он 4 сентября издает буллу, согласно которой супружеской паре передаются город Непи и подчиненные ему территории. Этот укрепленный город действительно принадлежит Церкви. Кардинал Асканио Сфорца, провозглашенный его регентом, в 1495 году передал его Святому престолу, и поэтому понтифик смог 25 сентября принять герцога и герцогиню Бишелье в Непи, словно в его политике все было по-прежнему. Казалось бы, ничто теперь не препятствует возвращению его зятя в Санта-Мария-ин-Портику. Так что шесть дней спустя, когда он возвращается в Ватикан, он даже не утруждается предупредить дочь и зятя о прибытии Людовика XII и Чезаре в Милан: эти двое вскоре въедут в город, оставленный Лодовико Моро, который скрылся в Тироле.

Многие государи, такие, как Франческо Мантуанский и Эркуле Феррарский, которые в один прекрасный день стали родственниками Лукреции, приняли сторону победителей, надеясь таким образом спасти свои государства от гибельного иноземного нашествия. В Неаполе капитуляция Милана погрузила Федерико в необычайную тревогу. Он дошел до того, что обещал папе призвать на помощь турок, если тот не защитит его от французов. На что последний ответил цветисто и уклончиво, стараясь скрыть свою связь с Людовиком XII. Север он обнадеживал, а юг обманывал несбыточными мечтами. Лукреция, Альфонсо и Гоффредо возвратились в Рим 14 октября и попали в атмосферу двусмысленности, достойную византийского двора. Александр VI отправил им навстречу придворных мимов, жонглеров и шутов. Супруги вновь переступили порог Санта-Мария-ин-Портику, полные дурных предчувствий, которые мгновенно развеялись благодаря отеческой заботе папы и возвращению Санчи.

В ночь с 31 октября на 1 ноября Лукреция родила мальчика, которого назовут Родриго в честь деда. Искренняя радость Александра VI была столь велика, что он в ту же ночь официально известил всех послов.

11 ноября, в день крестин, зал аудиенций во дворце Санта-Мария-ин-Портику был затянут тканями, цвета которых точно соответствовали цветам Арагонской династии и семьи Борджа; покои были убраны с роскошью, достойной удовлетворить самые притязательные вкусы святого отца. «Когда находишься в этих великолепных гостиных, — писал Бурхард, — кажется, что ты в раю». Лукреция, еще слишком слабая, чтобы встать с постели, возлежала на своей кровати, опираясь на две подушки из красного атласа, расшитого золотом, так что ее светлая головка казалась букетом из колосьев на маковом поле.

Крестины должны были проходить в Сикстинской капелле, украшенной 24 портретами первых пап, которых обессмертил Боттичелли, а также фресками Перуджино, Пинтуриккьо, Синьорелли и Гирландайо.

Сильный запах мира, ладана и корицы плавал в воздухе, а хор Сикстинской капеллы пел, восхваляя Родриго «Las cantigas» Альфонсо Мудрого⁴. Шестнадцать кардиналов, в том числе Оливио Карафа, возглавили процессию. Послы Франции, Англии, Венеции, Неаполя, Савойи, Флорентийской республики и Сиены, служащие дворца и ватиканские гвардейцы заняли места, отведенные им по протоколу.

Хуан Сервильон, доблестный испанский капитан, друг Алонсо, нес под балдахином новорожденного, завернутого в неаполитанский шарф. По правую руку от него шел правитель Рима, по левую — посол императора Максимилиана Австрийского, короля римлян. Дойдя до порога капеллы, Сервильон передал Родриго на руки Франческо Борджа, архиепископу Козенцы, а тот направился к большой золоченой чаше («Золота на ней осталось совсем мало», — отмечает Бурхард, обнаруживший также дыру в алтарном покрове), помещенной между могилой Сикста IV и алтарем. Кардинал Карафа в сопровождении двух крестных — киприота Лодовико Подокатеро, епископа Капаччо, и Джамбаттиста Феррари, епископа Модены, погрузили в воду младенца. После церемонии Паоло Орсини взял символический шарф, обернул им ребенка и передал его матери. Так Александр VI продемонстрировал свое дружеское отношение к этому влиятельному семейству. Однако плач ребенка, испуганного громом барабанов, показался присутствующим дурным предзнаменованием.

После крестин Лукреция приняла у себя сорок дам из благородных семей, пришедших с поздравлениями и подарками. Эдикт Сикста IV запрещал дарить по случаю таинства крещения мирские ценности, такие, как золотая посуда или украшения, однако никто больше не придерживался этого запрета, и кардиналы преподнесли молодой матери две серебряные бонбоньерки, каждая из которых содержала вместо драже по 1200 дукатов. В последующие дни в комнате роженицы всегда были посетители. Лукреция должна была постоянно улыбаться, отвечать на вопросы и блистать остроумием под одобрительными взглядами своего отца, с удовольствием демонстрировавшего свою любовь к новому Борджа.