Кровать едва заметно покачивалась на цепях, с помощью которых она крепилась к потолку — от сквозняка, наверное.
Через пять минут пан Адам спал глубоким праведным сном уставшего за долгий трудовой день человека. Он бы очень сильно удивился, ели бы ему в этот момент показали (да хоть бы и во сне) комнату отрока Тадеуша.
Едва раздался щелчок двери детской, что-то на кровати шевельнулось, заскрипело. Затем показались худые мальчишеские ноги. Тадеуш мягко приземлился на пол, держа в руках клубок скомканной походной одежды, в которую он тут же облачился. Потом он на цыпочках пробрался к окну, раскрыл его без единого звука и вылез наружу по верёвке, спрятанной в листьях плюща, плетущегося на стене.
Первая половина дела сделана. Теперь предстоял второй этап, самый сложный — пробраться незамеченным к изгороди на восточной стороне садоводства. Но и с этим он справился, крадучись преодолевая грядки, перегородки, мотки проволоки, пустые ведра.
У забора его ждал верный Кирей, прикованный к столбу. Он охранял трёхметровую брешь, ограждённую лишь сеткой, вот уже без малого десять лет, и пять последних из них — в качестве тайного помощника хозяйского сына. Такого здорового дикаря Тадеуш нигде больше не видел: ни у них, ни в каком другом садоводстве. Отец гордился им, поэтому и доверил сторожить этот самый слабый участок на всём протяжении забора. Кирей с обязанностью этой справлялся легко, а что касается их отношений с Тадеушем, то они не причиняли вреда хозяйству и, значит, не являлись, строго говоря, нарушением правил. Кроме того, он получал от панёнка целую луковицу каждый раз, когда помогал ему выбраться наружу, а потом, через пару часов, проникнуть обратно. При его росте и с помощью крепкой верёвки — пара пустяков.
- Спасибо, Кирей, - поблагодарил его Тадеуш и скрылся в темноте.
Дальше — проще. Нужно было только не пользоваться никакими фонариками, чтобы бдительные дикари на вышках не засекли его и не лупанули пулемётными очередями. Лёгким бегом через крошечный лесок, а там и условное место — под корягой огромного дуба, вырванного с корнем из земли ураганом. Дикарка Соня уже ждала его там.
- Здравствуй, сердечко моё! - приветствовал её Тадеуш, и она в ответ залилась счастливой улыбкой. - Скучал то тебе всю неделю, пока мы не виделись. Едва дождался сегодняшней ночи. А ты? Ты, моя золотая, как?
- Ы! - сказала Соня.
- Тоже скучала? На вот...
Он торопливо вытащил из-за пазухи головку лука.
- Поешь. Поди, голодная ходишь.
- Ы, - сказала Соня, схватила луковицу и принялась грызть её, орошая собеседника сочными брызгами.
Пока она ела, он говорил без умолку, по опыту зная, что если замолчать, то она сразу уйдёт, едва лишь кончится лакомство.
- Всё жду от тебя, когда ты скажешь мне, нравлюсь ли я тебе. Ты ведь знаешь, для меня без тебя жизни нет. Я за тебя что хочешь сделаю. Не испугаюсь. Никого не пощажу. На смерть за тебя пойду. На подвиг. Только намекни. И ты не думай, что я такие вещи другим девчонкам говорю. Вовсе нет. Ты — единственная у меня. Другой такой не было и не будет.
- Ы, - сказала Соня, облизывая прекрасные, полные от природы губы.
- Я понимаю: так не может продолжаться вечно. Я обязательно что-нибудь придумаю — вот увидишь. Мы будем счастливы вместе. Мы уедем с тобой туда, где люди не обижают дикарей, и где всё растёт само. Мы скоро будем проходить это по географии, но я уже сейчас знаю, что это где-то на юге, за границей королевства, и даже дальше южной окраины Полесья. Если хочешь, мы возьмём с собой всё твое племя.
- Ы, - сказала Соня, заглянув к нему под рубашку.
- Ты ещё хочешь? Бедная! Но тебе нельзя! Если дикарь съедает подряд две луковицы, у него открывается язва. У тебя ведь желудок не обработан опытным хирургом, как у домашних дикарей.
- Ы, - сказала, икнув, Соня и встала на ноги.
Тадеуш поспешил встать вслед за ней. Пока она осматривалась по сторонам и принюхивалась, он успел прижать к своему плечу её голову, и провести пальцами по её волосам. Она потёрлась носом о мех на его рубахе.
- Ты такая нежная и восхитительная! - успел сделать комплимент он.
В следующую секунду она уже уходила длинными прыжками в темноту.
Постояв в глубокой печали и раздумье ещё некоторое время, Тадеуш отправился обратно. Задурн освещал его дорогу, и мысли наскакивали одна на другую, создавая реповую кашу в его голове. Сколько ему ещё ждать? А, главное, чего?
Кирей бросил ему верёвку, откликнувшись на условный сигнал, подтянул к себе, помог опуститься на землю, но тут яркий луч фонарика ударил им в лицо.
- Стоять! - приказал голос, и Тадеуш понял, что вляпался — голос принадлежал самому пану Адаму. - Какая милая компания! - продолжил язвительно хозяин, приближаясь.
Он переключил фонарик в более щадящий режим и опустил к земле. Теперь стало возможным видеть его дородный силуэт: с плетью в свободной руке и неизменным автоматом на шее.
- Где ты шлялся, гадёныш?
- Папа, не надо!
Но плеть уже опустилась на его голову. Два раза, три. Тадеуш пытался закрываться руками, но становилось только больнее.
Затем удары прекратились, но звук плети продолжал свистеть в воздухе. Кирея дубасит, догадался Тадеуш. И почувствовал облегчение — ведь мог и автоматной очередью лупануть с горяча. Впрочем, нет, не мог. Рачительный хозяин обычно побеждал в нём деспота.
