Луковый король - [20]

- Я Тадеуш! - сказал он. - Помните меня? Отведите меня, пожалуйста, к вождю.

Дикари прорычали что-то и жестами показали ему, куда двигаться, сами последовав за ним с копьями наизготовку.

У нового костровища, как две капли воды похожего на старое, он, наконец, увидел её. Но не бросился к ней с объятьями, не выказал вообще никаких эмоций — за эти трудные дни он очень повзрослел.

- Хочу говорить с тобой, - обратился он к вождю. - Я пришёл сюда за твоей дочерью, Соней. Прошу у тебя её руки. Я не знаком с вашими обычаями, но, надеюсь, вы простите мне этот маленький пробел, который я в скором времени восполню. Вот лук. Забирай его себе. Потом я привезу ещё.

Когда мы с Соней станем жить в моём доме, хотел добавить он, но вовремя спохватился — ведь ещё абсолютно ничего не решено, и вождь смотрит на него откровенно враждебно. Как бы не оказаться ему теперь в этом костре.

- Твой отец приходить на мой земля и убивать моя люди, - произнёс он.

- Его больше нет в живых. А я... В чём же моя вина?

Вождь грозно посмотрел в сторону дочери, на лице которой, кроме страха, других чувств не отражалось. Потом протянул ей руку, и она послушно подошла к нему, поцеловав его длань.

- М? - спросил её отец.

- Ы! - ответила Соня.

- А! - крякнул вождь, никак не обозначая на лице, каково же его решение.

Тадеуш покорно и спокойно ждал. Внешне, по крайней мере. Внутри у него всё кипело и клокотало.

- Твоя обещать мне, что никогда не обидеть моя дочь, - произнёс, наконец, старик.

- Обещаю!

- Твоя обещать мне, что никогда не увозить моя дочь из племени.

- Обещаю!

Вот оно как получается. Жить им не в обустроенном доме, в уюте и тепле, а в кочевой юрте. Пусть. Ради неё он готов принять и эту жертву.

- О! - сказал вождь Соне и буквально толкнул её к Тадеушу.

Жених не оплошал, и через мгновенье она оказалась в его руках, все ещё испуганная, правда, и удивлённая. Племя огласило окрестности воем. Множество рук с опасными копьями взметнулись вверх.

- Иди, - сказал вождь. - Она тебе показывать.

Соня взяла его за руку и повела за собой, словно ей ещё вчера было известно в точности, что да как между ними произойдёт. Пройдя шагов триста, они очутились на поляне, где стояло конусообразное жилище, наскоро слепленное из сосновых и ольховых ветвей. Соня откинула полог, служивший защитой от лесных насекомых, и они ступили внутрь.

Ничего, кроме унылой лежанки, устланной звериными шкурами, здесь, конечно, не было. Коптил небольшой факел, прикреплённый к стене шалаша. Соня, кажется, начала приходить в себя. Она улыбалась и строила Тадеушу глазки. Потом села на лежанку и похлопала по ней ладонью.

Он сдвинулся с места, намереваясь принять её приглашение, но вдруг резко остановился.

Идиот! Как же это он, обладая теперь ключом, забыл снять с себя проклятую железяку? Да нет, не забыл. Это Провидение ведёт его. Ведь именно так и нужно было поступить: снять латы в присутствии невесты. А её латы, кстати, где? Чёрт! Она же дикарка. У них нет и не может быть этих условностей.

- Я сейчас! - сказал он и стал раздеваться.

Он с трудом отыскал на связке заветный ключ, дрожащими руками отпер замок. Латы с грохотом повалились на земляной пол юрты.

- Вот! Теперь я твой весь!

Его так и подмывало посмотреть, что же у него находится там, внизу живота, но он пока боялся. Зато за него это сделала Соня.

- Ого! - сказал она и сама стала проворно разоблачаться, скидывая с себя вместе с одеждой и всякие диковинные украшения, видимо, положенные ей по статусу.

Тадеуш сделал несколько шагов ей навстречу, самых долгожданных, наверное, в его жизни. И ночь проглотила их без остатка.

Глава 14

Солнечный луч коснулся лица Тадеуша, вынудив открыть один глаз. На втором покоилась Сонина рука. Он осторожно снял её и перенёс в сторону.

В дневном свете её голое тело было ещё более соблазнительным, и непривычные запахи её смущали его всё меньше, но что-то тревожное нащупал он в своих утренних мыслях. Что-то отнюдь не радостное.

Совершенной ли была их первая ночь, он не мог сказать. С чем сравнивать? Наполненной новыми ощущениями — да. Сдобренной долгими удовольствиями — безусловно. И Соня старалась ему угодить, демонстрируя... Умение, что ли. У неё хорошо получалось. Это ли было той занозой, в сердце с которой он проснулся? Да не может этого быть! Он современный человек и совсем не ханжа. Тогда что? Перспектива прозябания в шалаше всю оставшуюся жизнь? Теплее. Но всё равно не то. Вероятность того, что он не уживётся с дикарями и не примет их устоев? Возможно. Но было и что-то ещё.

Что же?

Ты никогда не простишь себе предательства памяти своего отца, сказал он себе. Дерево, лишённое корней, не устоит и при малом ветре. Ты можешь сколько угодно ненавидеть то, как живут садоводы, но просто так бросить оставленное тебе наследство, перечеркнуть нажитое отцовскими руками и умом — это предательство, слабость, и подлость. И это так же гадко, как и проклинаемая тобой жестокость садоводов по отношению к дикарям. Или заскорузлые полесские обычаи.

Ему нужно немедленно появиться в садоводстве хотя бы для того, чтобы убедиться, что всё в порядке. Отдать последние распоряжения... Рабам? Да, его рабам. И посидеть в одиночестве, наедине с мыслями. А потом он вернётся сюда и заберёт Соню с собой. Тихо, без шума, вопреки данному обещанию. Но лучше уж нарушить слово, данное дикарю, чем предать свой собственный род.