Лукоеды - [33]

— Простите?

— Да ладно, она не она, если не попробовала этого сделать.

— У нее бензин кончился. Я пошел поискать Персиваля, чтобы достать немного. Не смог его найти. Он в это время рыбачил и должно быть утонул.

— Ну, надо же. Потерять такого хорошего слугу. Знаете, я вот что вам скажу, мой мальчик, у этой женщины прекрасные физические данные. Летом она постоянно плавает в этом озере. Никогда ничего подобного не видел. Вся конюшня вываливала туда и подсматривала из кустов, как и я. Они меня достали, говорю им, валите отсюда, иначе весь кайф поломаете. А она до этого страшно жадная. Однажды заволокла к себе одного негра, так бедный парень на четвертые сутки выполз от нее весь в слезах.

— Боже праведный.

— Истинная правда. Не удивлюсь, если обнаружу очередь парней у ее двери. А теперь прошу, сюда, пожалуйста. В мой небольшой паб. Встроил его посреди этой десятифутовой стены. Когда мне плохо, прихожу сюда, становлюсь за стойку, мне нравится, и готовлю себе что-нибудь выпить. Знаете, такие парни, как мы, должны держаться вместе. Ей-богу. Страну пытаются прибрать к рукам разные ублюдки. Армия повстанцев. Клянусь Богом, я к ней готов.

Гвоздь с блестящими запонками, украшенными крошечными рубинами, ставит два бокала на сверкающую стойку бара из красного дерева. Ключом, висящем на длинной золотой цепочке на кушаке, он открывает хрустальный шкафчик полный бутылок.

— Что будем пить? Виски?

— Конечно.

— Дорогой мой, за Макфаггеров и Клементинов. Маленьких Макфаггеров пока еще нет, но, клянусь Богом, я сделаю Гейл ребенка еще до конца зимы.

Леди Макфаггер вся в черном входит в салон. У нее грациозные и худощавые плечи. Вероника в белом, волосы подняты. Пара сильных, стройных рук. На бицепсах голубые мелкие вены. В углублении между грудями сверкает бриллиантовая брошка. Гвоздь нехотя выходит из-за стойки бара своего паба. Появляется дворецкий по имени Бонапарт. Худой мужчина в костюме, который явно ему не по размеру. Гвоздь сказал, что поймал этого педераста за пьянкой и теперь держит все напитки под замком, а мужик страшно похудел. В таком сладком и мягком изобилии. Сверкающие канделябры, утонченный мейсенский и дрезденский фарфор. Леди Макфаггер обнажает свои прекрасные зубки в томной улыбке. Каждая черточка ее лица — утонченный контур живой плоти. Питающейся лакомыми кусочками с банкетов. От чего она так элегантно светится. От моего воодушевления даже волглая паутина поднимается. Ставни на больших окнах закрыты. В таком уютном и теплом местечке только и пережидать зимнюю штормовую ночь. Среди богатств, накопленных в течение многих лет. Чтобы было приятно глазу, носу и уху. А может и другим частям тела тоже.

— Прошу вас, Клементин, оставайтесь на ночь.

— Спасибо, но думаю, мне лучше вернуться.

— Вернуться, Бог ты мой, да вы еще не привыкли к деревенской жизни. Трава растет и без вашего присутствия. Коровки пасутся, быки так и рыщут, какую телку трахнуть. А от себя добавлю, что после обеда мы натянем черные бриджи и выберемся туда, чтобы навести шорох среди браконьеров. Гейл уже приготовила комнату.

— Да, пожалуйста, оставайтесь, г-н Клементин, прошу вас, нам и так не с кем общаться.

— Ха, Клементин, вы только послушайте. Она имеет ввиду, что я оскорбил всех ее друзей. Да ни один из этих придурков, кроме доброй старушки Вероники, и ногой больше здесь не ступит, и я буду этому очень рад.

— Джеффри, прошу тебя, не распространяйся.

— Кто распространяется? Куча педантов.

— Педантов? Ты обзываешь людей педантами только за то, что они стали возмущаться, когда хозяин расстегнул штаны и стал мочиться прямо перед собравшимися на ковер.

— Слушай, Гейл, не клевещи безо всяких, так сказать, оснований на такого человека как я. Бонапарт держал передо мной ночной горшок, в который ходили Макфаггеры в течение столетий. И не моя вина, что в нем была дырка. Ей-богу, ни один достойный джентльмен не оставляет своих гостей, чтобы сходит пописать.

— У тебя же явно встал.

— Ну, не так уж и явно. Лишь отчасти. И даже совсем вяло, если можно так сказать. Клементин вот знает, что при полной эрекции не пописаешь.

— Ладно, давай прекратим этот отвратительный разговор.

— Клементин, не надевай на себя супружеское ярмо. Мне то пришлось лишь только потому, что мне нужен был мулла. Иначе, сидел бы я здесь без крыши над головой, у открытого костра, прислонутый к стеночке. Но, клянусь Богом, если такое наступит, против не буду. А что, здоровый воздух и раз в день хорошее питание. Вот наша дорогая Вероника собирает альбом непристойных фотографий. А Гейл не хочет, чтобы и мой пестик там был. Знаешь, ее бывший муж приглашал своих старых школьных товарищей домой переночевать, не так ли, Вероника?

— Да, совершенно верно. Но видишь ли, Джеффри, твой пенис все еще в целлулоидном состоянии. Тебе бы только задницы щипать.

— Полегче, девочка моя, умоляю тебя. Еще ни один из Магфаггеров не уклонялся от своих жеребячьих обязанностей.

— Ты со своими конюхами ошиваешься в кустах, пока я плаваю в озере.

— Бог ты мой, Вероника. Это же гораздо ниже пояса. Я имею ввиду то, что тебе во мне нравится, но не применяй непарламентских приемов против моих конюхов. Думаю самое время нацепить обеденные крюки и поскрести пару тарелок. Присоединяешься, Клементин? Дамы, вперед. Я очень даже огорчен. Да, я был в кустах. У тебя такие титьки, дорогая, что они заслуживают увековечивания в музее восковых фигур. Я такого комплекта еще не видел, Клементин. Я был просто ошарашен. Так и шлепнулся на жопу в грязь. Снимаю шляпу перед твоим прекрасным телом, Вероника.