Лук для дочери маркграфа - [70]

Здесь было немного теплее, чем на улице. Такко на ощупь пробрался вглубь, недобрым словом помянув мраморный угол, о который привелось задеть, нашёл пустое место между гробами, опустился на пол, и только после этого ощутил, как устал и замёрз. Тело ныло и жаловалось, ладони были содраны о камень, болели бок и плечо, которым он приложился об оконный проём. Холод пробирал до костей. По счастью, тёплая вязаная рубаха, подаренная Катериной, лежала в мешке, старый плащ был приторочен сверху, а ещё Такко в спешке прихватил второй — тот, что давал ему маркграф. Жаль, нельзя было развести огонь, зато были крыша над головой и надежда, что до рассвета сюда никто не сунется. Такко подвинул поближе лук и сразу почувствовал себя увереннее.

Оставалось только ждать.

* * *

Он всё-таки задремал, а очнувшись, не сразу вспомнил, где находится. Первым делом стиснул лук и прислушался.

Было тихо. Пахло сыростью, прелыми листьями и почему-то травами, будто в лекарской лавке. Такко поднялся и огляделся. Было темно, даже дверной проём не вырисовывался — значит, ещё не рассвело. Он уселся обратно, прислонился щекой к стене и ощутил едва уловимое движение воздуха.

Он снова поднялся и стал шарить по стене, пока не нащупал факел. Против ожидания просмоленная ветошь была сухой, будто факел недавно зажигали. Такко высек и осторожно раздул искру и осмотрел стену уже при свете. Щель была незаметна, но, проведя по стене рукой, удалось очертить прямоугольник. В стене была дверь, и оттуда несло холодом.

Кусочки картины сошлись. Очевидно, здесь начинался подземный ход, приводивший в мастерскую и которым шёл сегодня Оллард. Едва ли им хоть раз пользовались, чтобы сбежать из замка, зато было легко представить, как по низкому коридору тащили тела из пыточных, чтобы без лишнего шума зарыть в лесу. И, разумеется, этим же ходом в мастерскую доставили сперва выкопанные останки, а после — тела убитых подмастерьев.

Такко ещё раз прикинул направление — ход вёл из замка на запад, расстояние тоже совпадало. Значит, Оллард шёл из усыпальницы. Но что он мог здесь делать?

Последние осколки постепенно вставали на место: потерянный, полубезумный вид маркграфа, его странная речь и твёрдая уверенность, что Агнет не угрожает опасность, и что Такко не мог встретить её в коридоре. Получил объяснение и лёгкий запах лечебных трав, витавший в усыпальнице и обычно сопровождавший наследницу.

Уже не таясь, Такко запалил остальные факелы — все они были сухими, их зажигали недавно, и теперь огни горели ярко и ровно — и медленно пошёл вдоль гробниц, вглядываясь в надписи на крышках. В неярком свете было не разобрать букв, но было видно, что имена повторялись из поколения в поколение — как и лица на портретах в восточном коридоре. История рода Оллардов разворачивалась в этих коротких надписях, подёрнутых мхом — мало кто дожил до старости, не все успели оставить потомков, но каждый смог хоть в малом прославить родовое имя.

Украшенные скульптурами и надписями гробницы сменились простыми, только ожидавшими своих хозяев. Такко остановился у двух ближайших, немного постоял над ними и решительно сдвинул тяжёлые каменные плиты.

Первую он узнал по роскошным волосам, рассыпанным по плечам. Шёлк платья был безукоризненно гладким, богато украшенный пояс неплотно охватывал усохшую талию, на впалой груди лежало ожерелье, и оправленные в серебро аметисты переливались живым фиолетовым блеском. Даже похороненная много лет назад, Малвайн Оллард выглядела как подобает хозяйке замка. Такко смотрел в тёмные провалы глазниц и вспоминал прозрачные голубые глаза, приподнятые словно в лёгком удивлении брови и золотистые ресницы, которыми любовался на портрете. Время забрало всё.

Над второй гробницей он помедлил — лёгкий запах трав не оставлял надежды, и крышка показалась особенно тяжёлой. Каменная колыбель была велика для Агнет. Тление не успело тронуть её; лишь нос заострился, а бледная кожа обтянула скулы. Такко протянул руку и, не касаясь, проследил тонкий овал лица от упрямого подбородка к мягкому изгибу виска.

Агнет была мертва, когда он решил остаться ради неё, пока искал её по коридорам и боролся с маркграфом. Будто чувствовала, что была нужна отцу ровно до сего дня — пока он не закончил свою жуткую работу. Будто знала, что дальше станет обузой.

Такко сидел у гробницы, временами проваливаясь в полудрёму. В коротких полубредовых снах летели стрелы с белым оперением, а Агнет упрямо прикусывала губу и вскидывала голову; там горел замок, и Агнет не спрашивала, почему надо бежать; там он успевал ей помочь. Прав был Оллард — он не годен ни на что. Три месяца он был рядом с Агнет и мог… Нет, помочь ей было нельзя, но легче от этого не становилось.

Агнет не проснётся, и дорога к замку зарастёт не шиповником, а дремучим ельником. Вход в усыпальницу заплетут ежевика и терновник. Местные будут далеко обходить зловещий лес и рассказывать сказки об уснувшей навек принцессе, а птицы будут поедать сладкие ягоды и вить гнёзда в руинах.

Факелы затрещали и зачадили. Такко запоздало сообразил, что всё это время свет из усыпальницы было видно снаружи, и бросился тушить огни. На месте дверного проёма виднелась мутная промоина — светало. Пора было уходить.