Лук для дочери маркграфа - [48]

Шагнул — и отпрянул. Сердце замерло, а фонарь дрогнул, выхватив из мрака жуткие образы. Здесь обитали кошмары маркграфа, в которых мертвецы тянули из склепа костлявые руки, здесь жили дурные сны самого Такко, где рассыпались детали и щёлкали клыки, и все они рвались к нему — живому, явившемуся за запретную дверь без разрешения и оберега…

Он перевёл дыхание и снова шагнул через порог. В небольшой, всего в пять шагов длиной, комнате стояли вдоль стен два стола, а на них лежали человеческие кости. Руки, ноги, черепа, рёбра были оправлены в металл и двигались с тихими щелчками, словно исполняя жуткий посмертный танец. Черепов было пять, и кусочки мозаики сошлись, как хорошо пригнанные детали.

«Давно надо было догадаться» — било в висках. Воздух обжигал лёгкие, сердце стучало молотом. Такко откинул с глаз разом взмокшие, несмотря на холод, волосы и пошёл вдоль столов, крепче сжав фонарь.

Вдоль костей тянулись спицы и тросы. Шестерни и пружины заменили суставы. Такко признал узлы, над которыми бился сам: здесь укороченная пружина дала неполное разгибание пальцев, там — неверно подобранное колесо цеплялось за соседнюю кость. Изгибы спиц, похожих на чиненые в лесной кузнице, в точности повторяли плавные очертания остова. Челюсти щёлкали редкими зубами, лишённые плоти кулаки сжимались и разжимались, а внутри выпотрошенных грудных клеток вздувались мехи. Рёбра были сломаны для гибкости, и в разъёмах тоже блестели пружины и спицы. Такко поморщился, представив хруст ломающихся костей, и заметил, что сам дышит в такт мехам.

Свет фонаря оправлял безымянные кости в золото и разжигал огонь в медных деталях. Тайна разорённых могил была разгадана.

В глубине мастерской, перед обитой железом дверью на невысоком помосте стоял целый скелет. Почти нетронутый, заключённый в металл только от пальцев до плечей. Сейчас руки бессильно лежали на подставках. Такко обошёл его, рассматривая пружины под лопатками и сложные узлы в локтях. Сколько же времени ушло, чтобы придумать эти невероятные механизмы? Они были устроены куда сложнее, чем в лебеде Малвайн.

«Мы явим миру нечто невиданное, — говорил маркграф. — Если бы работа была простой, я бы не бился над ней столько лет».

Такко с трудом сдерживался, чтобы не повернуть едва заметные ключи — ему очень хотелось увидеть последнюю работу Олларда в действии. Ему хватало знаний, чтобы понять — если облечь скелет деревом и шёлком, а под рёбра вставить мехи, получившуюся куклу не сразу можно будет отличить от живого человека. Первый испуг прошёл, остались восхищение и досада, что не догадался раньше, где искать пропавшие останки.

За дверью ударили часы. Такко вздрогнул, будто его облили ледяной водой, и бросился к выходу. Маркграф мог вернуться в любой миг.

На пороге он последний раз оглянулся, запечатлевая в памяти корчившиеся кости и возвышавшийся над ними человеческий остов. Убедился, что не оставил следов. Плотно затворил дверь и только сейчас ощутил, как дрожат колени.

Значит, маркграф излечился от детского страха перед кладбищем!.. А как внимательно он слушал наивные размышления Такко, как благодарил за помощь! И как легко перевёл всю вину на егеря, да не прямо сказал, а сделал вид, будто ученик сам догадался!

Улль говорил, первую могилу вскрыли лет двадцать назад. Было легко представить, как над кладбищем встаёт луна, озаряет усыпальницу, и в её мертвенном свете от замка крадутся двое, пряча под мягкими плащами лопаты и заступы. Ввязываться в такое дело одному трудно и опасно, и не надо было гадать, кто был помощником маркграфа. Егерь Вейнир был рядом, когда Оллард искал Дикую Охоту, наверняка был посвящён и в тайну могил… Конечно, был!

Такко мерил шагами мастерскую, снова и снова возвращаясь взглядом к злосчастной двери. Как ни старался он убедить себя, что Вейнир пропал спустя целых три года после того, как произошло последнее преступление, связь между этими событиями казалась слишком очевидной. Кто знает, что случилось между друзьями? Быть может, егерь решил угрожать маркграфу, а может, тот оказался излишне подозрителен. Мог ли Оллард убрать старого друга с дороги? Такко замер на месте, даже зажмурился, чтобы точнее вспомнить словно бы высеченное из камня лицо, и огненные пятна перед глазами слились в стоявший на постаменте скелет. Маркграф — мог.

Улль просто не знал о шестой могиле, твердил себе Такко, или же в замке кто-то умер от естественных причин… Проверять догадки не было никакого желания. Нет, если Такко хочет уйти живым и здоровым, нельзя, чтобы маркграф догадался, что он видел.

Такко с тоской оглянулся на дверь, в которой по-прежнему торчал забытый ключ. Оллард точно не поверит, что он не воспользовался случаем… Вдруг особенно явно ощутилась тяжесть каменной громады над головой. Башня высилась над ним, немая и безразличная, перемоловшая столько жизней на каменных жерновах своей лестницы и подвальных камер. Двери, ведущие из мастерской, были заперты, и в ящиках не находилось деталей, которые бы сошли за ключи. Выхода нет, — шептали камни; выхода нет, — вторили незримые тени погибших здесь пленников.