Лук для дочери маркграфа - [45]

— Когда мне было лет десять, — рассказывал Оллард, — мы с Вейниром сбежали сюда искать Дикую Охоту. Конюшими тогда были отец и старший брат Берта, и они строго следили за лошадьми. Нам пришлось идти пешком, мы промокли насквозь и едва не заблудились. Хорошо, что Вейнир уже тогда знал лес как свои пять пальцев. Когда добрались наконец до пустоши, светила полная луна, едва начинало светать, и над вереском поднимался туман. Мы ждали, пока не взошло солнце. Продрогли до костей!..

— И?.. — Такко поймал колесо да так и замер с ним в руке.

— Никого не увидели, конечно. После этого я перестал верить в сказки.

— Понятно… — разочарованно протянул Такко. — Даже не знаю, хватило бы у меня духа прийти сюда ночью.

— Я бы тоже не пошёл один. Кстати, Катерина рассказывала, ты тоже лазал в пещеры, чтобы проверить, живут ли там призраки?

— Катерина?!

— Ты разговаривал с мальчиком из деревни, он передал твои слова Катерине, когда та вздумала припугнуть его призраками, а она пришла ко мне жаловаться, что ты смущаешь слуг своими рассказами. С этими людьми ничего нельзя удержать в тайне! Я и рад был бы знать поменьше, но здесь никто не умеет держать язык за зубами.

— Представляю, как сердилась Катерина, когда я ходил на кладбище, — заметил Такко и снова подбросил колесо на ладони. Он успел перебрать в памяти разговор с Уллем и убедиться, что они не обсуждали ничего такого, что могло бы бросить тень на доброе имя маркграфской семьи.

— Я ей не сказал, — заговорщически улыбнулся Оллард. — Она слишком много болтает и часто суёт свой нос, куда не следует.

Такко очень хотелось расспросить маркграфа, правду ли нянька рассказывала о заводных крысах, и он с трудом сдержался — вряд ли тому понравится, что о нём сплетничают, да и от Катерины не услышать больше будет рассказов. А Оллард продолжал:

— В детстве я боялся кладбища. Моя нянька говорила, будто умершие следят за нами оттуда. Как я ненавидел наш дурацкий обычай погребения! Мне казалось, из усыпальницы на замок смотрят пустыми глазницами мои предки, а их там похоронено без малого полсотни! Я даже видел их во снах. Они тянулись ко мне своими костлявыми руками и требовали во что бы то ни стало прославить род и сохранить замок!.. Я всё думал, как тоскливо им в усыпальнице… и искал Дикую Охоту в надежде, что после смерти мои предки не лежат в мраморных гробах, а сражаются и пируют на пустоши. Столько лет прошло, а я до сих пор помню свои детские страхи и мечты… Скажи, как у вас хоронят?

— Сжигают, — прошептал Такко. Его собственные кошмары снова стояли перед глазами, и рассеять их не мог даже яркий свет. — Бедняков просто заваливают камнями, но все стараются отложить деньги или дрова на погребальный костёр.

— Прекрасный обычай, — так же тихо отозвался Оллард. Вздрогнул, будто опомнившись, и отвёл взгляд. — Я исполнил свой долг. Я прославил родовое имя. Мёртвые больше не беспокоят меня.

Такко тоже перевёл взгляд на пустошь. Ресницы дробили солнечный свет, и цветные пятна складывались то в летящих всадников, то в языки пламени.

— Может быть, Агнет тоже снятся кошмары, поэтому она и ходит по ночам?.. — слова вырвались прежде, чем он заметил, что думает вслух.

— Агнет? — удивился Оллард. — Едва ли. Она не жаловалась.

Она никогда не жалуется, хотел было сказать Такко, но вовремя осёкся. Ему-то откуда знать?

* * *

Первый месяц осени выдался ясным, словно в награду за дождливое лето, но с наступлением сумерек со стороны леса ползла промозглая сырость, напоминавшая, что холода не за горами. До Праздника Урожая оставалось три недели, в замок съезжались подводы с зерном, зеленью и мясом, и Катерина ворчала, что лето выдалось дурным и сама земля не хочет кормить проклятое место.

Каждый раз встречать подводы выходила Агнет. Куталась в отороченный мехом плащ, украдкой зевала, прикрывшись капюшоном, нередко держалась за перила, чтобы не шататься, но исправно вставала с рассветом и щедро оделяла возчиков серебром, чтобы в следующем году подводы ломились от припасов. С утра до вечера её худенькая фигурка мелькала по двору и кухне, звеня ключами у пояса. И она упорно училась стрелять.

Ни Катерина, ни тем более Такко ни словом не обмолвились, что он был в покоях Агнет в тот вечер, когда с Малвайн случился припадок, и видел её слёзы. Он и сам не вспоминал о том случае, но слабость наследницы отчего-то перестала раздражать. Тем более, Агнет тянула тетиву с такой решимостью, будто всаживала стрелы не в соломенную мишень, а в собственную болезнь. Однажды из недовольного бормотания Катерины удалось уловить, что госпожа Малвайн из лука не стреляла, а редкие часы досуга проводила за шитьём, даром что была здорова. В тот день Агнет не отошла от мишени, пока не выронила лук из дрожавших пальцев.

Сегодня в соломенном круге торчали пять стрел из десяти, и Агнет улыбалась, мельком поглядывая на окна отцовского кабинета. На днях Оллард решительно заявил, что на улице достаточно тепло, чтобы перестать заниматься в оружейной, и что его дочь — не оранжерейный цветок. Катерина угрюмо наблюдала за воспитанницей со скамейки, держа плащ наготове и всем своим видом не одобряя происходящее.