Лук Будды (сборник) - [4]
Владик с Бурштейном сцепились. Бурштейн сидел весь вечер пасмурный и только сметал Лилины салаты. Видно, Красавчик зацепил его, толстобрюхого, потому что он выкатил свои черные иудейские глазища и возбужденно говорил, размахивая вилкой с насаженной на нее картофелиной.
– Достал ты всех своим «платят, не платят», – кипел Бурштейн. – Просто никому ничего не надо. Инициатива, размах! Руками махать – это мы пожалуйста! – Неистовствующий, с всклокоченной бородой и ворованным общепитовским трезубцем в руке, он был похож на Самсона, своей ужасной челюстью повергающего в священный трепет полчища филистимлян. Ольга с Юрой благоразумно отодвинулись на почтительное расстояние. – Нет, – гремел Бурштейн, – у нас, как известно, размах на рубль, удар на копейку. Гора рождает мышь!
– Тише ты, – возмутилась Лиля. – Гляди, Карпа напугал.
Все повернулись к дальнему углу. И правда, Карп заметался по аквариуму, с налету врезаясь в толстые стенки. Лиля пошла его успокаивать. С минуту все молчали, потом Красавчик поднял на Бурштейна васильковые глаза и спросил:
– Отчего же ты не уедешь? С твоей головой ты бы уже возглавлял проектный институт.
Бурштейн, опамятовшись после ударного монолога, лениво гонял соленый огурчик по тарелке.
– Отчего не уеду, спрашиваешь? Из-за шила.
– Какого шила? – не понял Юра.
– Которое в заду.
– Не валяй дурака, Бурштейн, – вмешался Красавчик. – Я ведь серьезно.
– Я тоже. Могу рассказать по этому поводу поучительную историю. Произошла она с отцовским приятелем, которого мы назовем С. Е. Лет пять назад решил он отбыть на «историчку». Уволился без шума, подал документы в ОВИР и давай ждать истечения срока секретности. А чтобы не сидеть сложа руки, устроился временно на завод простым инженером. Через два месяца он уже старший технолог, через четыре – начальник цеха. Вызывает директор нашего С. Е. и говорит: «Иди-ка ты от нас подобру-поздорову и не мути мне воду высокими цифрами». И пошел тот в НИИ вроде нашего. Здесь он тоже развернулся. Вызывают: «Возглавите перспективный отдел, работа сугубо секретная, так что оформляйте допуск». Бур штейн расхохотался.
– А дальше? – спросил Красавчик.
– Дальше наш С. Е. прибегает к моему отцу с глазами на затылке. «Два года, – плачет, – жду. Что ж, все насмарку?» Не помню уже, что присоветовал ему отец, только он и поныне сидит на чемоданах. И не потому, что ему чинят препятствия, а просто – шило в заду.
– Ладно, ребята, – вмешалась Ольга, – пора и честь знать.
Стали подниматься. Павел очнулся и тупо пялился на гостей, потом вдруг тоже потянулся за шубой, споткнулся. Упал.
– Нализался, – брезгливо поморщилась Лиля.
Павел хотел ответить чем-то остроумно-обидным, но язык не слушался его. Когда выкатились на улицу, выяснилось, что он без шапки.
– Ты что, псих? – сказал Бурштейн.
Он отмахнулся, и они впятером пошли ловить такси. Домой Павел возвращался несколько протрезвевшим, хотя в ушах по-прежнему шумело. Он долго тыкал ключом в замочную скважину, а входная дверь оказалась не заперта – кто-то, уходя, сдвинул «собачку». В комнате никого не было – Лиля мыла на кухне посуду. Павел, как был в шубе, подошел к стеклянному кубу, светившемуся под четырьмя лампами голубоватым свечением. Карп спал, зарывшись в песок. Павел постучал ногтем по стенке, но тот даже не пошевелился. Тогда он вернулся к двери и запер ее изнутри.
Он опустился на колени перед диваном, нашарил рукою таз для хозяйственных нужд. Он поставил таз на пол под отводной трубкой, расположенной в миллиметрах от днища, и вытащил клямку, служившую водозапором. Полилась ровная струйка. Карп мгновенно проснулся. Спросонья он ничего не понял, но, увидев своего недоброжелателя, почуял неладное и заметался. Шло время. Павел сидел на полу и взглядом, лишенным всякого выражения, смотрел, как падает уровень воды. Еще три-четыре минуты, и аквариум будет пуст. В голове засел дурацкий вопрос Бурштейна: «Ты что, псих?»
– Ты что, псих? – повторял он вслух, неизвестно к кому обращаясь.
Карп вконец обезумел. Ему уже все стало ясно, и он трепыхался своим серебристым тельцем, то и дело всплывая, чтобы глотнуть воздуха. Павел что-то невнятно бубнил – воды в аквариуме оставалось на три пальца. Тут дверь подергали. «Павел, ты что там делаешь? – послышался Лилин голос. – Ты зачем заперся?» Он не ответил – не хотел? не слышал? Лиля приникла ухом к замочной скважине, и отчетливо услышала звук льющейся воды. «Паша! Павел! – закричала она. – Не смей! Ты с ума сошел!» За стеной послышалась возня, это проснулась соседка. Хлопнула дверь – одна, вторая, зашаркали где-то рядом.
Из отводной трубки выливались последние капли. Карп лежал на боку, неестественно широко разевая рот и гулко шлепая хвостом по стеклу. Дверь сотрясалась от напора. Доносились крики старушек и странный скулеж. Просили его или угрожали, понять было невозможно, да он и не вникал. На дне куба лежал блестящий комок и глядел на Павла остекленевшими зрачками. Павел, до сих пор сидевший как изваяние, начал медленно раскачиваться. Взад-вперед, взад-вперед. Гипнотический транс. Вдруг все звуки разом смолкли, и в наступившей тишине где-то далеко-далеко, на другом конце Москвы, зазвонила Лыковская Троица. «Чудесный звон!» – пронеслось в голове. Он улыбнулся. И тут его осенило: вот же, такие же круглые навыкате, с черным зенком и золотистой радужницей, огромные библейские…
