Луэлла - [8]

Гораздо важнее было успеть увидеть Марисель.

Успеть проститься…

— Послушай, Лена, — сказал я, — пойми, я действительно не могу сегодня. У меня мама вчера сильно заболела, мне в аптеку нужно сходить, в магазин.

Ну, будь человеком…

— Мама? Заболела? — Ворона недоверчиво просверлила меня желтыми буравчиками кошачьих глаз. В ее взгляде я не видел ни капли сочувствия.

Сейчас она скажет: «Как же так, Бородин? Сегодня утром я видела твою маму, она была жива и здорова. Как же так, Бородин? Не хочешь убирать кабинет, так и скажи. А врать-то зачем? Чревато последствиями…»

Однако она сказала:

— Ну, если мама, тогда иди, — ее голос чуть смягчился, однако взгляд по-прежнему был стальным. — Но не думай, я проверю. И если ты соврал, то знай…

Что я должен был знать, я так и не услышал, потому что стремглав несся вниз по лестнице, сбивая с ног зазевавшихся младшеклассников.

IV

Волжский берег был тих и пустынен. Слабый ветерок, играя, гонял по пустынному в это время года пляжу обрывки старых газет и прочий мусор.

Воробьи задиристо дарились из-за сухих хлебных крошек. Изредка на берег выплескивались ленивые волны. И ни одного человека вокруг. Мир словно затаился. Или вымер…

Только по Старому мосту туда-сюда сновали автомобили и автобусы, куда-то шагали по своим делам пешеходы.

Старый мост был самым красивым мостом Староволжска. Он легко висел над водой, изящный, ажурный, воздушный, словно сотканный из металлических кружев и перенесенный в наш город из сказок Владислава Крапивина. Его легкие фермы стремительно рвались в синий небесный простор, чтобы затем плавно опуститься к воде, были похожи на сказочные узоры, сотканные доброй рукой волшебника-мастера из ажурных металлических кружев…

Мост построили в начале нашего века по проекту одного немецкого инженера — кажется, Гашека, который прославился на весь мир тем, что возводил такие мосты во многих городах Европы. Но войны и людское равнодушие почти не сохранили мостов, построенных Гашеком, и во всем мира осталось только два его моста. Один у нас, в Староволжске, другой — за границей, в венгерском городе Будапеште.

До трех часов осталось немного времени, минут пять. Я присел на скамейку и стал ждать Марисель.

Над зеленой водой, пронзительно крича, носились сизые чайки. Птицы голосили так громко и печально, что мне тоже хотелось плакать… Сегодня уезжает Марисель… В пионерском лагере я слышал рассказ о том, откуда взялись чайки. Будто бы в незапамятные времена на берегу синего моря жила девушка, которую звали Утренняя Заря. Она полюбила юношу — Сына Рыбака. И юноша тоже полюбил ее, потому что она была красивая и добрая. Они хотели пожениться, но грозный Морской Царь, которому люди забыли вовремя уплатить дань, прогневался и погубил Сына Рыбака, утопила баркас, на котором он вместе с отцом выходил в море, чтобы добыть пропитание.

Узнав об этом, Утренняя Заря поднялась на высокую скалу и бросилась в морскую пучину. Но добрые боги сжалились над несчастной девушкой и превратили ее в птицу, которую люди назвали чайкой.

И девушка-чайка полетела над морем с плачем. Она летала над водой и звала, звала своего суженого. Но он не откликался…

С тех пор чайки всегда кружат над водой…

Надеются — вдруг Сын Рыбака отзовется?

И тогда Утренняя Зорька, превращенная в чайку, снова станет красивой девушкой. И выйдет замуж за Сына Рыбака. И будут они, как в сказке, жить долго и счастливо…

Эту печальную легенду мне рассказал один вожатый. Его тоже звали Андреем, как и меня. Он был очень хорошим и добрым, этот вожатый Андрей. Но его прогнали из лагеря, потому что он поругался с начальником — очень нехорошей и злой женщиной, которая не любила, когда ей не подчинялись. Ее все боялись. И я тоже боялся…

…Мне было всего восемь лет, меня обидели ребята из моего отряда, и я убежал к реке. А к реке никому нельзя было ходить без разрешения старших.

За это могли выгнать из лагеря.

Там, у реки, я и встретил вожатого Андрея.

Вначале я испугался, что он схватит меня за локоть и отведет к суровой начальнице лагеря разбираться.

Но он обещал меня никому не выдавать.

И рассказал легенду о девушке-чайке, которую сам слышал, когда был маленьким…

С тех пор я не могу спокойно смотреть на чаек, с криком летающих над водой.

Что-то влечет меня к ним, вольным и грустным птицам.

…Даже сейчас, когда детство ушло, и я уже почти не верю в сказки…

— Андрей! — раздался за моей спиной тихий голос.

Это была Марисель. Засмотревшись на чаек и погруженный в свои мысли, я и не заметил, как она подошла.

— Saludo, Мари, — сказал я, отметив про себя, что Марисель на этот раз не воспользовалась своим обычным розыгрышем. Она любила незаметно подкрасться сзади, закрыть ладонями глаза и спросить, слегка изменив голос: «Кто?» и нужно было угадать, хотя и так всем все было ясно…

Но Марисель сегодня уезжала, и ей, наверное, не очень хотелось шутить.

Она села на скамейку рядом со мной.

— Тебе Фиделина сказала? — спросила она. Мне показалось, что ее голос чуть вздрагивает, хотя лицо было очень спокойным.

— Сказала. Поэтому я и пришел. Жалко, что ты уезжаешь…

— Уезжаю, — сказала Марисель. И вдруг быстро спросила: