Лучший друг девушки - [119]

– В Лондоне я проработал несколько лет в качестве корреспондента. Лучшего способа узнать город, по-моему, не дано никому.

Роз огляделась вокруг и улыбнулась.

– Чему вы улыбаетесь?

– Этот столик... В Нью-Йорке столик не в центре ресторана означал бы, что вас либо уже нет в живых, либо вы из штата Милуоки.

– Я пришел сюда есть, а не для того, чтобы на меня смотрели. Я очень люблю вкусно поесть. А вы что, имеете что-нибудь против этого?

– Вкусно поесть и я люблю, да. А показухи ради, нет.

– Тогда вам не о чем беспокоиться. Возьмите лучше меню. Сейчас сами проверите, как здесь кормят.

– Ну, коли вам это уже известно, всецело отдаю себя в ваши руки.

– Очень надеялся, что вы скажете именно это.

Господи, подумала она, ну до чего же он хорош! Как это случилось, что он еще не занят? Однако опыт прошлого внес свои поправки: а откуда тебе известно, что не занят? Но она решительно затолкала прошлое в самую темную отдушину своей памяти и плотно прикрыла за ним дверь. Стоит только дать волю подозрениям и страхам, и все полетит в тартарары.

Но когда им принесли заказанные блюда, сомнения ее тотчас рассеялись: было так вкусно, что она только восхищенно хлопала глазами. Cyп-карри в небольшой чашке, который она, ненавидевшая всякие карри, нашла восхитительным. Назывался он «Крем Сенегаль», и Джек впервые отведал его в бытность свою корреспондентом в Могадишо. Затем последовала форель под великолепным голландским соусом, после чего пришла очередь грудинки фазана, запеченной в горшочке в сметане, смешанной с вином, от одного вида которой у нее тотчас потекли слюнки, и маленьких, хрустящих, запеченных в тесте картофелин. Запивали они все это великолепным «Сент-Жульеном» двадцатилетней выдержки, грубоватым на вкус, но удивительно сочетавшимся с остро приправленной птицей.

От сладкого Роз отказалась, но с кофе съела несколько долек рахат-лукума, начиненного орехами.

– Пища богов, – без тени улыбки заявила Роз.

– Но вы, вероятно, едите такую пищу ежедневно. Обеды вашей матери славятся не только качеством приглашаемых, но и высочайшим качеством блюд, которыми их угощают.

– Когда я была маленькой, то редко присутствовала на этих обедах, а в восемнадцать лет я уже уехала из дома.

– И я тоже.

– Куда же вы отправились?

– Поступил в колледж.

– И я тоже! А в какой!

– Колумбия.

– А я сначала в Уэллесли, а потом перевелась в Беркли.

– Специализировались по искусству?

– Да. А вы по журналистике?

– Нет. Я собирался стать юристом.

Пока пили кофе, потихоньку прощупывали прошлое друг друга: когда она училась в Беркли, он находился во Вьетнаме, когда он работал в Анголе, она только-только начала учиться в «Вольпе» во Флоренции, она прекрасно говорила по-французски и по-итальянски на флорентийском его диалекте, сравнительно неплохо владела испанским. Он говорил по-французски – год в Париже в качестве дублирующего репортера одной из газет Херста; по-немецки, так как некоторое время работал в Бонне; по-арабски – был корреспондентом в Западном Бейруте; по-испански, когда освещал конфликт между сандинистами и контрас. Он любил современный джаз, не переносил «Кантри энд Уэстерн», не был, к ее удивлению, спортивным болельщиком; у него были старшая сестра и младший брат; мать его умерла десять лет тому назад, а восьмидесятилетний отец ни за что не желал покинуть ставший огромным для него дом в Бруклин Хайте, куда они переехали из Филадельфии в 1952 году в связи с тем, что фирма отца – по специальности он был химиком-технологом – перебазировалась на новое место.

– Ни разу в жизни не бывала в Бруклине, – призналась Роз.

– А я никогда не был во Флоренции. Она что, действительно, как утверждают, похожа на музей под открытым небом?

– Да. Именно поэтому я и люблю ее. Я ведь до сих пор упорствую в своем заблуждении и являюсь типичным классицистом.

– Я читал вашу статью в журнале «Искусство сегодня» об абстрактном экспрессионизме. Определение «язвительная» одно из самых мягких, которое можно подобрать к ней.

– Именно так я и расцениваю это, с позволения сказать, искусство. Хотя обеими руками готова подписаться под примитивом Ренессанса. Однако зачем вам понадобилось выяснять мое мнение по тому или иному поводу?

– Я, помнится, уже говорил вам. Мне интересно самому во всем разобраться...

Роз ощутила, как предательская жаркая волна вновь захлестывает ее, и потому тут же сослалась на необходимость выйти из-за стола.

– Первая дверь налево от бара, – подсказал он, затем спросил: – Заказать еще кофе? Мы выпили уже весь кофейник.

Чувствовалось, что ему, как и ей, тоже не хочется, чтобы вечер на этом кончился.

– Да, да, конечно...

Роз облегчила перегруженный мочевой пузырь, инстинктивно взглянула на часы – десять тридцать – затем, заметив на стене телефон, посчитала его дурным предзнаменованием и набрала номер дома Морпетов. Мать уже спала. При ней неотлучно находилась ночная сиделка. Все было в порядке.

Глядя на свое отражение в зеркале после того, как, сняв старую, нанесла новую помаду, подумала: «Ну что ж, теперь у тебя масса времени. Все зависит от того, захочет или не захочет он использовать его сообразно своим планам». И как бы безрассудно это ни было, ей очень хотелось, чтобы его планы соответствовали тому, чего в данный момент больше всего хотелось ей.