Лучшее лето в её жизни - [106]

Цитата:

Самую юную обитательницу виллы звали Лизой. Ей было лет двадцать пять, не больше. Маленькая толстушка, широкобедрая, как изображения ассирийских богинь. Но ее полнота не покоилась на приторно-прочном фундаменте, сложенном из ленивой ненависти к окружающему миру и пристрастия к пирожным, а посему казалась совершенно естественным, неоспоримым достоинством. Лиза была до краев переполнена жизнерадостной внутренней силой, избыток которой требовал вместительного сосуда, поэтому природе поневоле пришлось создать ее толстушкой. Шаровая молния, сгусток тепла, солнечный зайчик с коротко стриженной круглой головой и большими миндалевидными глазами цвета молочного шоколада. В тот день, когда она поселилась на вилле, ртутный столбик уличного термометра резко рванул вверх. До Рождества он преданно облизывал нулевую отметку, но теперь у нас установилось стабильное «плюс десять» – уж я-то отлично знал, кого должны благодарить обитатели близлежащего городка Шёнефинга за столь ранний приход весны.

Лиза с удовольствием прислушивалась к щебету птиц и изливала свою восторженную любовь на соседских собак, коров, лошадей и прочую домашнюю живность; она пришла в отчаяние, когда от домашних гусей смотрителя Франка осталась неопрятная кучка костей и перьев. «Фукс из леса пришел, обедал, тут зимой всегда много лисиц, которые ищут свой ленч», – старательно коверкая английские слова, объяснял ей старик. (Франк почему-то никогда не говорит с постояльцами по-немецки; даже с теми, кто отлично владеет его родным языком, он предпочитает изъясняться на жуткой смеси всех мыслимых и немыслимых наречий, а в качестве масла, которым он щедро смазывает свои причудливые монологи, используется до неузнаваемости изуродованный английский.) Лиза не пожалела слез, чтобы оплакать грузных серых птиц; она не стала вспоминать, что при жизни покойные обладали убогим авторитарным разумом и склочным характером. На долю каждого погибшего гуся досталось по нескольку дюжин теплых слезинок. Но ее взгляд всегда равнодушно скользил по мерцающей чешуе аквариумных рыб; она брезгливо косилась на лягушек и боялась змей: существа с холодной кровью казались ей чужими и, возможно, враждебными.

Лиза была писательницей из Лиссабона, начинающей, но, очевидно, успешной. Из бесконечных разговоров, которые не стихали по вечерам на веранде, я узнал, что стипендию мюнхенского магистрата для Лизы выхлопотал ее немецкий издатель. Чего я никак не мог себе представить, так это Лизу, часами неподвижно сидящую над клавиатурой. Она и за завтраком-то никак не могла дождаться окончания трапезы – забирала свою чашку с остывающим кофе и отправлялась в сад или убегала в свою комнату на последнем этаже, чтобы через две минуты вернуться назад, сообщить какую-нибудь пустяковую новость своим чинно жующим подругам и снова исчезнуть; ступеньки деревянной лестницы, привыкшей к степенным пожилым жильцам, каковых здесь до сих пор было подавляющее большинство, сварливо скрипели под ее крепкими резвыми ножками.

Но факт остается фактом: это непоседливое, как трехлетний деревенский карапуз, существо каким-то образом умудрилось начать и благополучно завершить как минимум одну книгу (в противном случае, совершенно непонятно, что же собирался издавать седой усатый двойник Дон Кихота, владелец книжного дома «Фрайман», которого я видел один-единственный раз, когда он собственноручно доставил на виллу маленькое чудо природы по имени Лиза).

Те, кто читал «Энциклопедию мифов», прекрасно помнят, чем завершилась история Лизы из Лиссабона. А для тех, кто не читал, расскажу: в финале этой книги Лиза покидает зачарованный город в горах и возвращается домой, в Лиссабон, потому что ей ужасно интересно, как сложилась там ее жизнь: вышла ли книжка, и какие были рецензии, и как поживает Паоло, если уж на то пошло.

С тех пор прошло несколько лет. То ли шесть, то ли семь, я всегда путаюсь в датах. За это время случилось вот что.

Лея Любомирская уехала из Москвы в Португалию и стала там жить. А заодно учиться и работать. И все было хорошо, но однажды ей приснилось, что она нашла в сундуке тетрадку с собственными рассказами и не смогла прочитать ни строчки. Тогда ей пришлось написать эти рассказы еще раз, наяву. Уникальное получилось явление: рассказы Леи Любомирской – это не часть современной русской литературы, не русские истории о Португалии, а органичная часть португальской литературы, которая, в результате необычного стечения обстоятельств, создается на русском языке.

А потом вышла книжка. И даже, наверное, какие-то рецензии уже были, и еще будут, и Лее, конечно же, ужасно интересно, что там написано, – это всем поначалу интересно, хоть и ясно заранее, что всякие глупости.

Единственное что, я до сих пор понятия не имею, как поживает загадочный Паоло. Зато, прочитав все тексты, вошедшие в этот сборник, знаю, что надо было писать «Паулу», тогда было бы настоящее португальское имя. А то иностранец какой-то получился. Надеюсь, впрочем, он на меня не в обиде.

Макс Фрай