Лучшее - [31]

Я занялся записывающим устройством, а Холли занялась шелни. И те очень скоро согласились сыграть на своих кувшинообразных флейтах. Лягушачья музыка! Невыразимо печальный вой ирландских лисов. Мелодичное переругивание грача, ворона и галки. Странные, но приятные короткие пассажи, звучащие так, словно музыка идет из-под воды. По крайней мере, трудно представить, что ее играют не под землей.

Мелодии по-детски короткие, без настоящей аранжировки — правда, непонятно почему, поскольку в распоряжении музыкантов имелось семь по-разному звучащих флейт отличающихся форм. Но в музыке присутствовала истинная мелодичность: краткая, полноценная, законченная — застывшее в развитии совершенство. Подземные фуги, наполненные кровью червей и холодные, как сок корней. Песни цикады, кузнечика и сверчка.

Кувшино-флейты сдавленно хихикали, и Холли попросила одного из старейших рассказать какие-нибудь сказки. Приведу здесь две из записанных в первый день. Те, кто слушает их сегодня, говорят, что различают лишь кваканье. Но я слушал их вместе с Холли, и она мне помогала. Так что, переслушивая их сегодня, я отлично понимаю лягу-шачье-квакающий английский шелни.

И вы их послушайте, скверные потомки! Не уверен, что вы достойны даже такой малости от шелни.

КАК ШЕЛНИ ПОТЕРЯЛ ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ЗУБ

Рассказывают об этом так.

Однажды шелни потерял погребальный зуб. Произошло это еще до того, как он умер. В начале жизни у каждого шелни по шесть зубов, и каждый год он теряет по одному. Перед смертью остается один зуб, который он отдает ско-ки-могилыцику как плату за погребение. Но наш шелни то ли потерял два зуба в один год, то ли подзадержался на этом свете — зуба у него не было.

И вот он умер, и ему нечем было оплатить погребение.

— Я не буду хоронить тебя, раз нет зуба для оплаты, — заявил скоки-могилыцик. — Почему я должен работать бесплатно?

— Тогда я похороню себя сам, — ответил мертвый шелни.

— Ты не знаешь, как хоронить, — возразил скоки-могиль-щик, — не знаешь, где есть свободное место. Ты увидишь, что все места заняты. У меня соглашение: все должны говорить друг другу, что места заняты и хоронить имеет право только могильщик. Это моя работа.

Пропустив мимо ушей слова скоки, мертвый шелни пошел выбирать место для могилы. Сначала решил вырыть яму на лугу, но, где бы ни копал, повсюду находил мертвых шелни, скоки или лягушек. И все требовали обратно забросать их землей.

Он выкопал ямы в долине, но и там было то же самое. Он выкопал ямы на холме, но и холм оказался занят. Тогда он пошел прочь, плача от горя, потому что не нашел места для упокоения.

Он спросил у птиц, можно ли остаться на их дереве. Птицы ответили: нельзя. Они не могут позволить жить на дереве всяким мертвецам.

Он спросил у рыб, можно ли остаться в их пруду. Рыбы сказали: нельзя. Они не пустят к себе в пруд чужого мертвеца.

Он спросил у лисиц, можно ли спать у них в норе. И они ответили: нельзя. Когда он был живой, он им нравился, но у мертвеца друзей не бывает.

Так и бродит с тех пор неприкаянный шелни, не находя места для упокоения. И скитаться ему до тех пор, пока не найдет погребальный зуб.

Вот как рассказывают.

Один комментарий к этой погребальной истории. У шелни все умершие заботливо похоронены. При этом хорошо видно, что могилы выкопаны не шестипалыми руками шелни, а сильными, когтистыми семипалыми лапами скоки. Так скоки-могильщики зарабатывают себе на жизнь. При этом сами скоки, превосходящие шелни — хоть и незначительно — в развитии, своих соплеменников не хоронят.

Более того, вы не найдете останков шелни, пролежавших в земле больше тридцати лет. Беспорядочно лежащих или ископаемых шелни нет вообще, хотя останки остальных местных видов — не редкость.

А вот вторая сказка (записанная в тот же день).

КАК ШЕЛНИ СТАЛ ДЕРЕВОМ

Вот как ее рассказывают.

Жила-была женщина — ни шелни, ни скоки, ни лягушка. Небесная женщина. Однажды она шла с ребенком на руках и села отдохнуть под деревом. А под тем деревом жили шелни. Когда она встала, чтобы идти дальше, то по ошибке взяла ребенка шелни. А ее ребенок как раз спал. Потом пришла женщина-шелни, чтобы забрать своего ребенка, и не поняла, что произошла ошибка и это ребенок небесного народа.

— О, как странно порозовела у него кожа и ввалились глаза! — удивилась женщина-шелни. — Отчего бы это?

Она унесла его в свой дом, и с тех пор он живет у шелни. А те со временем перестали замечать, что он не такой, как все.

Никто не знает, что подумала небесная женщина, когда принесла домой ребенка шелни и взглянула на него. Но она оставила его у себя, и ребенок рос очень милым, милее многих.

На следующий год этот юный шелни гулял по лесу и вдруг сказал:

— Я не чувствую себя небесным человеком. Тогда кто я? Я не утка и не лягушка. Если птица, то какого вида? А больше и быть-то не кем. А может, я дерево?

Для этого были основания. Мы, шелни, действительно слегка похожи на деревья и даже умеем чувствовать, как деревья.

Поэтому этот шелни пустил корни, покрылся корой и очень старался быть деревом. Он стойко переносил тяготы жизни деревьев. Его обгрызали козы и гобнии, лизали шершавыми языками коровы и кромии, по нему ползали слизняки, на него гадили твари без названия. А некоторую часть его отпилили на дрова.