Лучшее - [29]

— Меньше подозрений. Если вдруг появляется старый дом, на него никто и не смотрит. Мы здесь люди новые, и пока что хотим осмотреться, не привлекая особого внимания. Вот я и думаю, что бы мне сделать. Как вы считаете, найдут здесь сбыт отличные автомобили, долларов по сто за штуку? Хотя, пожалуй, при их изготовлении придется считаться с местными религиозными традициями.

— То есть? — спросил Слик.

— Культ предков. Хотя все уже отлично работает на естественной энергии, у машины должны быть пережитки прошлого, бензобак и дизель. Ну что ж, я их встрою. Подождите, сделаю вам машину за три минуты.

— Машина у меня уже есть, — сказал Слик. — Пошли, Джим.

Арт с Джимом повернули назад.

— А я все гадал: что творится в этом квартале, куда никто никогда не заглядывает? — сказал Слик. — Уйма в нашем городе занятных местечек, стоит только поискать.

— В тех лачугах, что стояли здесь раньше, тоже жило несколько странных парней, — сказал Бумер. — Я кое-кого встречал в «Красном Петухе». Один умел кулдыкать индюком. Другой мог вращать глазами одновременно — правым по часовой стрелке, левым против. А работали на маслозаводе, сгребали пустые хлопковые коробочки, пока он не сгорел.

Приятели поравнялись с хижиной стенографистки.

— Эй, милая, а если серьезно, как это ты печатаешь без пишущей машинки? — спросил Слик.

— На машинке слишком небыстро.

— Я спросил не «почему», а «как»?

— Поняла. Но до чего ловко я увертываюсь от твоих вопросов! Пожалуй, выращу-ка к завтрашнему утру у себя перед конторой дуб, чтобы давал тень. Люди добрые, у вас в кармане желудя не найдется?

— Н-нет. А как же ты все-таки печатаешь?

— Дай слово, что никому не скажешь.

— Даю.

— Я печатаю языком, — сказала девушка.

Арт и Джим не торопясь пошли дальше.

— А чем ты делаешь второй экземпляр? — крикнул вдруг Джим Бумер.

— Вторым языком, — ответила девушка.

Из углового дома опять грузили товар в сорокафутовый трейлер. По желобу ползли связки водопроводных труб со стенками толщиной в полдюйма и длиной футов по двадцать. Жесткие трубы двадцатифутовой длины — из семифутовой развалюшки.

— Не понимаю, как он может загружать товаром из такой маленькой лавчонки целые машины? — не унимался Слик.

— Девчонка же сказала — по заменьшенным ценам, — ответил Бумер. — Зайдем-ка в «Красный Петух». Может быть, там тоже что-нибудь затевается. В этом квартале всегда хватало разных затейников.

Прокатись в консервной банке

Переписываясь с Лафферти в ранней юности, я спросил у него, какие из собственных рассказов ему нравятся больше всего. Он назвал четыре. Три из них я уже прочитал и полюбил — «Джинни, окутанная солнцем», «Конфигурация северного берега» и «Продолжение на следующем камне». Четвертый пока не попадался мне на глаза — «Прокатись в консервной банке».

Я пошел в книжный, купил сборник «Странные дела» и прочитал рассказ.

И был страшно разочарован. И очень сильно расстроен.

Думаю, я, как обычно, ждал радостного душевного подъема. Хотел, чтобы получилось, как всегда с Лафферти: этот его апокалипсис, населенный забавными происшествиями, в итоге всегда наполняет душу удовольствием и даже весельем. А здесь? Существа по имени шелни шли навстречу своему апокалипсису — шли весело и с удовольствием…

Я захлопнул книгу с ощущением, что прочитал самую печальную историю в мире. Мне казалось, что мною манипулируют: в конце я едва не расплакался, хотя манера повествования не допускала такой реакции. И я не поверил слезам. Рассказ заставил меня разочароваться в человечестве. Я мог восхищаться этой историей, но не сумел полюбить ее и не хотел возвращаться к ней снова.

Став старше, я вернулся к рассказу и полюбил его всей душой. Полюбил за необычную структуру: три небольшие сказки, понимание которых приходит лишь в самом конце: полюбил за сотворение мира, который так и остался не очерченным полностью; полюбил за отношения между шелни и скоки, лягушками и деревьями. И за Холли Харкель, человеческую де-вушку, которой хватило духу быть гоблином — для того, чтобы разговаривать с гоблинами в норе под корнями дерева, а потом прокатиться, как и они, в консервной банке.

Этот рассказ никто, кроме Лафферти, не мог ни написать, ни даже просто вообразить. Никто не сумел бы так сдержанно и без лишних слов рассказать о боли геноцида. Я думаю: «Нет, мы не такие плохие. Мы лучше. Наверняка мы должны быть лучше, правда?» И еще я думаю: «Как же ему удалось написать такую историю? Так легко написать эту невыносимо тяжелую историю?»

Но ему удалось. Я не знаю как.

Можете плакать. Это нормально.

Нил Гейман

Я пишу об одном очень неприятном деле. Это не протест, протестовать бесполезно. Холли больше нет, а через день-два не останется и шелни, если кто-то из них вообще жив. Просто я хочу рассказать, как все произошло.

Меня зовут Винсент Ванхузер. Мне и моей коллеге Холли Харкель разрешили записать голоса шелни и даже выделили на это деньги: за нас ходатайствовал наш координатор, старик Джон Холмберг. Это было неожиданно, потому что для меня и моих коллег Холмберг — враг номер один.

— Мы уже истратили кучу денег, чтобы записать нюансы хрюканья свиней и шорохи дождевых червей, — сказал мне Холмберг. — Записали, как пищат сотни грызунов в беличьем колесе. У нас огромные фонотеки разнообразного чириканья, кудахтанья и гоготанья птиц и псевдоптиц. Почему не пополнить каталог и голосами шелни? Лично я не верю, что их стук по корням или гудение в кувшинообразные тыквы имеет хоть какое-то отношение к музыке. Что их песни, которые они якобы поют, содержат осмысленные слова — их там не больше, чем в скрипе несмазанных петель. Кстати, скрипы дверей, более тридцати тысяч дверей, мы тоже записали. И кое-что похлеще. Так что давайте увековечим еще и шелни, чтобы ваше навязчивое желание исполнилось. Но торопитесь, их осталось не так уж много. Да, и хочу добавить с искренним сочувствием: любой человек с внешностью мисс Харкель заслуживает исполнения самых сокровенных своих желаний. Хотя бы из простой справедливости. Что касается расходов на экспедицию, их оплатит компания-производитель завтраков «Поющая свинка». Время от времени владельцев крупных компаний мучают угрызения совести, и, чтобы заглушить ее голос, они делают взнос в тот или иной фонд. Суммы, как правило, незначительные, соответствующие глубине их страданий. Но, если разумно распорядиться средствами, на вашу экспедицию хватит.