Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - [352]

Ноты опять, и снова, и в сотый раз пытались убить чужака.

На протяжении веков они засылали видных бойцов и рабов, приглашали наемников, которые прибывали на зимних лодках. У лучших из этих профессиональных убийц имелся опыт борьбы с такими же монстрами. Колония погибла, но потомки колонистов рассеялись по всей суше. Торгаш был попросту старейшим из опасного выводка, но сильным, грамотным противником, воевавшим на земле, которую знал лучше, чем кто-либо, а главное, слишком хитрым, чтобы попасться.

В конечном счете Торгаш вошел в достаточную силу, что убить последних местных нотов – крохотное племя, ютившееся в каменной крепости, которую от отчаяния возвели на одном из дальних островных «пальцев». Он прибыл туда первой ночью далекого лета, но проявил милосердие, ни о чем не предупреждая и ничего не объясняя. Монстр-людь продемонстрировал душевное благородство путями, понятными даже самому несмышленому ноту. Полночи он нарезал вокруг форта круги. Затем вдруг упрятал в ножны свой длинный алмазный меч и взялся за дело: принялся извлекать из стены крепости один из камней поменьше. Сытый, натренированный и отдохнувший человек был сильнее шестерых нотов. Он отнес этот камень на кончик «пальца». Был час прилива. Он посмотрел на водный простор, затем оглянулся на спрятавшиеся лица и, когда все внимание оказалось приковано к нему, швырнул обломок в солоноватое море.

Потом вернулся к форту, извлек второй камень и бросил на первый.

Всего он переправил в бухту лишь дюжину камней, на рассвете же опять удалился в холмы, к своей постели в подземном домике. А ноты, неправильно истолковав его послание, разобрали крепость и, ссыпав обломки в залив, создали новый островок.

Так наступило временное перемирие, которое продлилось целый год. Затем, снова в первую летнюю ночь, Торгаш вернулся и опять бросил в воду камни.

И постепенно, очень медленно его намерения стали ясны.

Сменилось несколько поколений нотов, но прибытие монстра осталось главным событием года. В дальнейшем, когда они начали добавлять камни к растущей дамбе, он наградил их дичью и досками, нарезанными из гигантского магнодрева. Когда он постепенно усвоил их древний, врожденный язык, а они – его мысли, взаимопонимание было достигнуто. Правила стали законом. Одаренная юная нотка уделила пристальное внимание этому ритуалу с камнями и, совершив интеллектуальный прыжок, сумела растолковать свое озарение остальным. Не зная науки, они тем не менее достроили дамбу раньше, чем потеплела вода, и, возведя целый холм из утрамбованной почвы, отрезали бухту от моря даже на время приливов. А когда солнце в бледно-зеленом небе разрослось, вода испарилась и не осталось ничего, кроме тонкого белого наноса, которого их монстр требовал по какой-то непостижимой причине.

Но следующей зимой прибыли две пиратские лодки, и Торгаш великодушно перебил всех захватчиков до последнего.

К тому моменту никто, кроме него, не помнил времен, когда бросать камни еще не было традицией. Лишь раз молодняку пришла в голову глупая мысль, будто можно убить бога, когда он наг. безоружен и ни о чем не догадывается. Они постарались подкараулить Торгаша, когда тот перебирался через баррикаду. Но даже с парой стрел в груди он оказался намного опаснее, чем любой из компании молодых дурней. Камень, которому предстояло полететь к дамбе, размозжил им черепа. Торгаш оторвал им головы голыми руками; топча корчащиеся тела и бранясь на их убогом наречии, он дал понять всем, кто находился в зоне слышимости, насколько он взбешен, и пообещал устроить им за это незаслуженное предательство тяжелое долгое лето.

Это произошло три тысячи лет назад, и впредь подобное не повторялось.

Кроме яркой маски, на нем не было ничего: бесстрашное божество, шагающее по изобильному краю нотов. В какой-то момент Торгаш нагнулся за подходящим камнем, затем возобновил бег. Сильные, не ведающие груза лет ноги несли его по каменистой тропе, которую он же и протоптал больше, чем кто-либо другой. Еще стояла ночь, на фермах и в жилых домах было темно. Он знал, что большинство соседей не спит и наблюдает, а прячутся они скорее из уважения, чем от страха, но этот унаследованный страх не исчезал полностью. Перед рассветом он выбежит всё на тот же пятачок и бросит камень на вершину обновленной дамбы, а если позволит время – обследует водоводы и дамбы дочерние, благодаря которым увеличивается производство соли и других преципитатов: дары лета, коим предстоит заполнить десятки емкостей в запертой комнате его заповедного дома.

Лето пришло, и в столь замечательный час не было оснований усомниться. что в распоряжении Торгаша будет и следующий миллион лет – уравновешенная и бесконечная жизнь, которая переживет человеческую цивилизацию, а то и весь его род.

В конце концов созвездие древних солнц покинет Млечный Путь. Звезды более жаркие будут взрываться и умирать. Но он останется здесь и будет бежать по привычной дороге, мало чем отличающейся от этой, а остатки вселенной поплывут в темнеющем небе к неотвратимой Холодной Смерти.

8

Мир купался в солнечном свете. Не осталось ни одного зимнего облачка, и в первые дни необычно раннего лета чистое море сверкало, холодное и на вид, и на ощупь. Но когда поверхностный слой воды достаточно прогрелся, очнулись бесчисленные споры и водоросли. В один безветренный день прозрачная вода замутилась черно-синими чернилами, а за ночь возникло умиротворяющее свечение, которое часто называли летним молоком. Серебристый свет, наводивший томление и мечтательность, являлся результатом буйных биохимических реакций. Она уже знала это, но Торгаш разбирался во множестве темных подробностей и жаждал поделиться всем, что ему было известно. Завороженный звуком своего голоса, он со счастливым видом объяснял, что всей этой водной растительности нужно одно – находиться поближе к поверхности, когда завершится летнее цветение, ибо термовник и дружник, а в первую очередь гигантские океанические пузыросли стремились к одному: обосноваться на самом верху и подставить небу угольно-черные листья. Вертуны, цыки и старокатыши сообща искали лишь свободного места в этих густых плавучих джунглях; их длинные корни гнали наверх воду, столь отчаянно нужную на солнцепеке растительному покрову.