Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - [351]

Луны спустились, был отлив. Сырую прибрежную полосу покрывала толстая и твердая, как дерево, летняя кожа, и в памяти отпечатался каждый шаг. Торгаш шел быстро, пока не взошло жаркое солнце. Остановившись и надолго приковав взгляд к раскинувшейся позади равнине, Торгаш продолжил путь, на трое суток забыв про еду и сон.

До этого обособленного клочка земли он добирался не один год.

Оставшись один, он посетил без счета мест и видел всё, что показывал окружающий мир, а временами общался с разумными существами, которых только его крайне малочисленная раса называла нотами.

В минуты отчаяния он беседовал с призраками. Со своими воспоминаниями. Не с мертвыми колонистами, а с людьми, которых знал в прошлой жизни. Большинство из них, наверное, еще оставалось в живых, разбросанное по тысяче благополучных колониальных миров. Он допускал, что теперь они процветают. В своем уютном бессмертии эти счастливцы едят что пожелают и спят мирным сном, а когда есть настроение – становятся экспертами в предельно узких, фантастических областях. Кое-кто из старых друзей, без сомнения, изучал тех или иных аборигенов, вызнавал их занимательные секреты и делился открытиями с галактикой, которая все больше становилась людской.

Общаясь с призраками, Торгаш частенько живописал им нотов.

Местная биология не была уникальной, но во многом подвела всё, что могла, к рациональному пределу. Здешняя жизнь почти наверняка зародилась на какой-то из лун. Скорее всего – на Белой, самой маленькой и остывшей первой. Но мир тот был немногим больше огромной капли воды с начинкой из грязи и камня. В этих недрах образовался генетический материал, построенный из пептидных нуклеиновых кислот – элементов простейших, но достаточно прочных, чтобы выдерживать резкие перепады температуры и кислотности. Возникли громоздкие белковые молекулы. Вероятно, развился устойчивый метаболизм. Затем в этот живой бульон плюхнулась какая- нибудь забытая комета, которая доставила массу жизнеспособных спор.

Десять миллионов лет назад мир нотов был, видимо, жарким и бесплодным краем. Споры упали, их драгоценное меньшинство выжило, и следующие десять миллионов лет естественного отбора приучили пришельцев брать из таблицы элементов больше, но ненамного. В крошечных объемах усвоилось железо. И фосфор. И сера. Но жизнь в итоге всегда бывает губительно консервативной. При избытке свободного кислорода и воды живые клетки с их импровизированной химией могли позволить себе быть неэффективными. Даже когда море покрывалось толстым, удушливым слоем живой кожи, на глубине оставалось много растворенного кислорода, которого хватало для зачаточных жабр. А времена года сменялись предсказуемо, несмотря на крутую эллиптическую орбиту. Массовое вымирание и мелкие победы породили сонм удивительных существ, которые продолжили цепляться за жизнь, перерабатывая всё те же глубоко функциональные и немногочисленные ингредиенты.

Там, где ноты благоденствовали, люди боролись за выживание.

В крови и костях колонистов таилась способность переносить великие бедствия и оправляться даже от самых ужасных ранений. Но магия дармовой не бывает, а эта требовала не только колоссальных запасов химической энергии, но и большей части периодической таблицы – десятков элементов, которые встречались намного, намного реже, чем древняя ржавчина, струившаяся по их артериям.

В нестареющем организме Торгаша скрывались микроскопические сложные органы, и до конца он так и не разобрался, какие чем ведают.

Но они были жизненно необходимы и бесстыдно прожорливы. Эти хитроумные механизмы работали на таких раритетах, как висмут и селен, серебро и тербий, а из этого разбавленного царства важнейшие и зачастую невосполнимые вещества уходили с потом, мочой и кровью.

До прибытия в мир нотов Торгаш не особо интересовался устройством своих легких и сердца. Но после бегства из колонии у него не осталось выбора: если не возмещать потери атом за атомом и не делать запасов, которые дадут ему продержаться столетиями лишений, то тело в буквальном смысле распадется на части.

Успех никогда не давался легко и тем паче не был гарантирован. Но жизнь, которую он наладил на этом острове для себя и больше ни для кого, стала достижением, достойным того, чтобы его отметить. Он, не задумываясь, поставил бы свою биографию против лучшей в истории человечества. Случались дни, когда его удачливость казалась безграничной, и он невольно улыбался от дерзкой и самодовольной гордости. И выдавались замечательные летние ночи вроде нынешней, когда он бывал уверен, что никогда не покинет ни эту обжитую землю, ни сердцекрылов, ни нотов, к которым испытывал всю гамму чувств, включая глубокую и страстную любовь.

Он достиг баррикады, когда скрылась Золотая Луна.

В каждом необычном нотском мозгу был отпечатан простой, но важный календарь. Выживания ради Торгаш решил внедриться в сознание соседей, которое делило год на череду памятных дат. Веками раньше первая ночь лета ежегодно приносила смерть. Монстр-людь, одинокий и в маске, внезапно выходил из холмов и терроризировал рыбаков и фермеров, убивая всех, кто осмеливался принять бой. Ноты учились медленно, но их самые живые воспоминания часто встраивались в генетический код и передавались по наследству. Он писал в их душах, проявляя как ненависть и террор, так и бесконечное божье терпение. И, победив соседей, он в конце концов приучил этот карликовый народец принимать и усваивать неизбежное.