Лучи из пепла - [97]

Но Токиэ, по-видимому, уже давно догадывалась о намерениях Итиро.

Отложив в сторону газету, она спросила:

— Итиро-сан, скажи, как бы ты поступил, если бы тебе не приходилось считаться со мной?

— Я бы… по правде говоря… как бы это получше выразить… думаю, если говорить начистоту… одним словом, с сегодняшнего дня я размышляю о том, не следует ли мне записаться на корабль.

— Мне кажется, ты задумал это уже довольно давно.

— Да… Правда… Конечно… — признался Итиро, запинаясь. — Но, Токиэ, я хочу поехать один. Пожалуйста, забудь меня. Я просто неисправимый дурак.

— Ага, вот почему ты сегодня наконец-то заговорил со мной: ты решил сообщить мне, что намерен поехать один на корабле протеста.

— …Да, ты права.

— А что станет со мной?

— Ты должна выйти замуж за другого человека, за человека, который будет считаться с тобой больше, чем я.

Токиэ опустила голову. («Даже при тусклом освещении в нашей комнате, — рассказывает Кавамото, — я заметил, что ее глаза блестят»).

Минуты через две-три она сказала:

— А почему ты, собственно говоря, не спросил меня, не записаться ли нам вместе на это судно?

— Чепуха! Я один-одинешенек. А у тебя есть мать и сестра…

— Значит, ты не любишь меня по-настоящему. Мать и сестра все поймут. Пожалуйста, позволь мне поехать с тобой.

— Нет-нет, исключено, ты не имеешь права. Токи-тян, ведь это даже хуже, чем война. Ты не представляешь, что с нами может случиться.

— И все же… я представляю. В 1945 году я была здесь. Разве ты уже забыл, что я выросла в Хиросиме?

Где-то наверху возились крысы, лампа отбрасывала дрожащие блики на стены комнаты. Токиэ показала Итиро газету, где было сказано, что писатель Эйти Ивато, пятидесяти одного года, выразил желание отправиться на корабле протеста. Он заявил: «Я делаю это не из «токко сэйсин», не из «воинственного духа», и не потому, что я коммунист. Я считая себя одиночкой, работающим на благо мира».

— Видишь, — сказала Токиэ, — на корабль записываются даже те люди, которые знают о трагедии Хиросимы только понаслышке или из газет. А ведь атомная бомба лишила меня отца. Неужели же я должна сидеть сложа руки? Ведь я дочь жертвы ядерного оружия.

Неожиданно Итиро оборвал спор и сказал:

— Хорошо. Давай вместе писать заявление. Протяни мне свою руку.

А затем он вдруг размахнулся, сделав вид, будто хочет ударить Токи-тян по руке, спокойно лежавшей на бумаге. Токи-тян мгновенно отдернула руку.

— Видишь! Каждый человек инстинктивно стремится избегнуть боли. А на нас, возможно, будет литься кипящая вода и сыпаться раскаленный песок. Корабль перевернется килем вверх… Ты все еще хочешь ехать вместе со мной?

Токиэ промолчала. Она молчала целую нескончаемо долгую минуту, а потом сказала очень твердо:

— Хочу! Непременно хочу! И вовсе не из желания настоять на своем. Наше предприятие, возможно, покажется кое-кому безумным. Но что иное нам остается делать? Хорошо, если бы люди во всем мире осознали, что мы находимся в здравом рассудке и твердой памяти. Почему жертвы, которые приносятся во время войны, кажутся вполне естественными, а когда речь заходит о том, чтобы совершить из ряда вон выходящий поступок во имя предотвращения войны, то все сразу же приходят в панику. Они, видите ли, не хотят быть смешными и боятся прослыть фанатиками. Ах, уж эти мне чувствительные души! Если бы они только захотели взять на себя сегодня хотя бы тысячную долю того, что им, возможно, предстоит пережить завтра!

ЭПИЛОГ

НАША ХИРОСИМА

1

Восьмого августа 1945 года доктор Хатия через окна третьего этажа больницы почтовых служащих в Хиросиме мог окинуть взором весь город, буквально сравненный с землей: вдали виднелся даже берег моря. А теперь в эти окна вновь вставлены двойные рамы. Повсюду, куда ни посмотришь, взгляд упирается в каменные стены. Это фасады недавно построенных домов с бесчисленными рядами окон. Кое-где зеленеют чахлые деревца, небо снова разделено на квадраты сетью проводов. Кулисы опять установлены, город отстроен заново.

Цены на земельные участки в «обиталище смерти» растут из года в год. Спекулянты процветают. В «сити» уже сносятся некоторые здания, заложенные вскоре после «пикадона». На их месте предполагается воздвигнуть четырехэтажные «билдингс». Земля в Хиросиме очень дорога, одноэтажные постройки считаются нерентабельными.

В Камия-тё, где некогда профессор Нагаока, окруженный великим безмолвием атомной пустыни, пек на костре сладкий картофель, сейчас построена большая автобусная станция. Ежедневно здесь курсируют более восьмисот автобусов, которые перевозят многие тысячи пассажиров. С утра до вечера улицы города топчет бесчисленное множество ботинок и деревянных сандалий, регулировщики гонят их через широкие мостовые то туда, то сюда. В Хиросиме все торопятся. Семьсот такси определяют темп уличного движения — это темп большого города. За несколько последних лет число автомобилей в Хиросиме увеличилось в три раза.

Спустя четырнадцать лет после атомной катастрофы газета «Тюгоку симбун» подвела некоторые итоги: «В Хиросиме сейчас больше домов, чем перед «пикадоном». До 1945 года их было 76 300, а теперь около 90 тысяч. Жизненный уровень населения превзошел наивысший уровень, достигнутый им в годы войны. С 1956 года доходы граждан Хиросимы стали выше, чем в других городах Японии. Само собой разумеется, оснащенность стиральными машинами и телевизорами в Хиросиме больше, чем где бы то ни было в Японии…»