Лучи из пепла - [38]

— Кадзу-тян[18], — окликнула меня девушка по имени Киёко.

А ведь я в сберегательной кассе еще совсем новичок. Но она назвала меня Кадзу-тян. Словно мы старые друзья. Она, кажется, года на два старше меня, так мне по крайней мере сказали. Не особенно красива, но задирает нос, стараясь показать, какое она получила хорошее воспитание.

Я терпеть не могу ее манеру разговаривать. А после сегодняшней истории она для меня вообще не существует. Впрочем, она, собственно говоря, мое начальство.

Это произошло в обеденный перерыв. Несколько девушек громко болтали; они просто-таки корчились от смеха, чуть ли не визжали.

— Кадзу-тян! Кадзу-тян! — кричала мне Киёко, но я притворился, будто не слышу. Мне не хотелось с ней разговаривать.

— Мой маленький Кадзу, что с тобой? — Девушка подошла ко мне совсем близко и встала лицом к лицу.

— Кадзу-тян, — спросила она тихонько, — хочешь немножко подработать?

Какие дурацкие вопросы задают эти девчонки!

— Конечно, деньги всегда нужны!

— Тогда нам нужно с тобой поговорить.

В ту же секунду меня окружили все остальные девушки.

— Ну, по рукам? — наседали они на меня.

В этот момент я вспомнил, до чего мы бедны. Мы даже не можем давать сестре «бэнто»[19], когда она уходит в школу.

— А что я должен делать? — спросил я.

— Ты ведь знаешь, в наше время без хитрости не проживешь, верно? — начала Киёко издалека.

Я промолчал, а она шепотом продолжала:

— Если хочешь, ты с легкостью можешь подработать. Тебе придется только разузнать, в каких семьях все погибли от атомной бомбы. В районе моста Аиойи и в квартале Добаси таких семей не оберешься. Здесь можно играть наверняка… А мы проверим, имели ли эти люди у нас вклады, и выдадим дубликаты их сберегательных книжек. Только выдадим не им, а себе. Контролеры ничего не заметят. Это ведь проще простого! Люди потеряли все, кроме своих сбережений, и теперь они хотят их получить, то есть на самом деле не они, а мы. Чего ты рот разинул! Мы все это уже проделывали не раз, и никто не попался… Что ты скажешь, Кадзу-тян? Не хочешь ли попытаться, маленький Кадзу?

Теперь я припомнил, что несколько дней назад краем уха слышал их болтовню:

— Скажи, какой у тебя был нынче улов?

— Жирный кусок!

— А мой улов был скудный…

— Зато ты совсем недавно отхватила изрядный куш…

— Да, верно. Хи-хи!

Прислушиваясь к их веселой болтовне, я тогда спрашивал себя, о чем, собственно, идет речь. Теперь я знал: они хвастались тем, что обирали мертвых.

Я взял себя в руки.

— Нет, это мне не подходит, — сказал я, взглянув каждой из них в отдельности прямо в лицо. Такого ответа они, как видно, не ожидали. На лицах девушек промелькнули недоумение и испуг.

А потом Киёко воскликнула:

— Ну конечно, ведь Кадзу-тян еще невинный мальчик. Вот он и боится каждого пустяка.

Девушки визгливо расхохотались, чтобы скрыть свое смущение.

— При чем тут моя невинность?

— Посмотрите, как он покраснел, наш малыш! Как он злится! Ах, какая душка!

Внезапно одна из девушек прильнула щекой к моему лицу и посмотрела на меня многообещающе. Ее глаза заблестели.

Я хотел отвести от нее взгляд. Не знаю почему. Знаю только, что это было бы плохо. Но потом я собрался с духом и поглядел ей прямо в глаза, а еще через секунду влепил ей пощечину.

— Я не вернусь! — крикнул я и выбежал из комнаты. Ошеломленные девушки смотрели мне вслед.

Ну, а что будет теперь? Отец и мать больны со дня атомного взрыва. Они ждут моей получки. Сестричке очень хочется получить алюминиевую коробку для завтрака. И вот все кончено. Впрочем, будь что будет, но в таких историях я участвовать не желаю…»

5

В первое же воскресенье в феврале 1947 года Кавамото уехал рано утром, семичасовым поездом, из Сака в Хиросиму. Так они условились с Куцухэем. Пассажирского поезда не было, так что ему пришлось сесть в товарный состав, перевозивший также пассажиров.

— Так как в вагоне не было окон, мы вынуждены были оставить открытой раздвижную дверь, — вспоминает он, — а то пришлось бы ехать в кромешной тьме. Дул ледяной ветер, и каждый из пассажиров пытался пробраться из середины вагона, где был страшный сквозняк, в переднюю часть его. Люди, стоявшие у стены, протягивали руки, чтобы за что-нибудь уцепиться. Пассажирам, оказавшимся в середине вагона, держаться было не за что. На каждом закруглении пути они валились друг на друга, наступали соседям на ноги, а потом начинали извиняться.

Несмотря на ранний час, площадь у вокзала была уже полна народу. Итиро поискал глазами чистильщика сапог, так как тот обещал его встретить. В чужой толпе на него снова напало чувство растерянности, как несколько дней назад, когда он смотрел на метель из барака в Хиро.

Но тут он вдруг заметил где-то вдалеке поднятую руку с сапожной щеткой. «Господин Растрепа» смеясь приближался к нему. Он тянул за собой маленькую Тибико. Девочка церемонно поклонилась, словно была не в драном момпэ, а в роскошном праздничном кимоно.

— Это ты, брат с Анд? — спросила она.

— Я уже успел похвастаться тем, что ты родился в Перу, — объяснил Куцухэй. — Мы гордимся, что у нас появился друг, который столько странствовал.

— Можно мне подержать твой сверток? — спросила Тибико, у которой в руках уже был кулек, свернутый из газетной бумаги.