Лучи из пепла - [37]

Из рассказа «господина Растрепы» стало также понятно его странное поведение во время остановки поезда в Курэ. Он хотел там сойти, чтобы не возвращаться с пустыми руками в Хиросиму к своим подопечным.

— Я ведь, можно сказать, глава семьи, — заявил он. — И мне не удалось привезти даже самого крошечного кусочка шоколада для Тибико. Все они считали, что у американцев я наверняка получу работу. Но это оказалось невозможным: ведь у меня нет собственной постели.

Они проехали мимо холма Сака, но Кавамото этого даже не заметил. Затаив дыхание, он ловил каждое слово своего нового знакомого.

— Моего брата, — рассказывал Куцухэй, — я совершенно случайно встретил на вокзале в Хиросиме в октябре 1945 года. Он уже много недель разыскивал мать и сестру и все время околачивался на перроне, надеясь, что родные когда-нибудь да вернутся. Ведь не исключено, что они бежали в первую минуту испуга. Но они, видимо, отправились в путешествие, из которого не возвращаются. А я… я вернулся с фронта, хотя вся семья считала меня погибшим. Я уволился из армии, но у меня ничего не было, кроме одного-единственного одеяла. Его я делил с Куцукэном.

— А откуда взялись остальные ребята?..

— В армии я, собственно говоря, научился только одному — хорошо рыть окопы. И вот среди развалин я по всем правилам построил славную маленькую землянку для нас с братом. Свой паек риса мы зарабатывали чисткой сапог. Как-то вечером мы увидели маленькую девочку, очень славную, скажу я вам, просто прелесть. Она попрошайничала. Это была Тибико. Мы оставили ее у себя. Ведь за ней необходимо было присматривать. Как-то раз двое нахальных мальчишек вырвали у нее из рук рисовые шарики, которые она только что выпросила у какого-то пассажира. Мы сейчас же погнались за этими мерзавцами, схватили их за шиворот и поколотили, ну а они, конечно, завопили что есть силы. С тех пор они также живут с нами. Вы уже знаете их: это Ноппо и Минданао. Оба страшные нахалы. Надеюсь, вы познакомитесь с ними. Вы ведь скоро приедете к нам в гости, не правда ли?..

— Так получилось, что нас, круглых сирот, слишком бедных, чтобы иметь хотя бы собственную постель, свел клочок бумаги, — рассказывает Итиро. — Перед этим мы несколько часов молча просидели друг против друга, а теперь вдруг почувствовали себя старыми друзьями. Расстались мы на станции Кайтайти, так и не наговорившись досыта. Но я обещал в самом скором времени проведать «господина Растрепу» и его друзей. На другой день я с легким сердцем вернулся к своей старой работе и сразу же признался в пропаже инструмента. Я ожидал, что меня строго отчитают, но мастер и товарищи простили меня и, успокаивая, сказали, что я слишком трагически воспринял всю эту историю. Одного я не знал: простит ли мне безработный Куцухэй то, что я опять имею постоянную работу?

Этими словами Кавамото закончил свой рассказ о неудачной поездке в Хиро. Правда, там он нашел нечто более ценное, чем искал, — товарища по несчастью. «Мо-дзя-модзя сан» был его первый настоящий друг. И он это сразу понял.

4

Кадзуо М. также устроился в конце концов на работу. Долгое время — с самого «пикадона» — он слонялся без дела и почти ежедневно с наступлением темноты ввязывался в драки с американскими солдатами, которых встречал в обществе японских девушек.

Теперь его приняло на работу весьма солидное учреждение — хиросимская сберегательная касса. Юноша стал помощником бухгалтера. В этой должности Кадзуо мог использовать опыт, накопленный при отбывании трудовой повинности в последние месяцы войны. В шестнадцать лет он стал единственным «кормильцем» семьи.

Отец его, Сэцуэ, который в свое время настоял на том, чтобы мальчик не возобновлял «ненужную», по его мнению, учебу, прерванную войной, теперь обращался с сыном чуть-чуть приветливее, чем прежде.

Каждое утро в одно и то же время Кадзуо уходил из родительского дома на работу. Перекинув через плечо парусиновую сумку с завтраком, юноша быстро шагал между рядами лавчонок и возвращался домой обычно лишь с наступлением ночи.

Кадзуо был доволен и горд своей новой жизнью. Но однажды, недели через две-три, он вернулся домой еще днем.

— Что случилось, о-ни-тян (старший брат)? — встретила его удивленная сестра. — Ты такой бледный. Опять подрался?

Кадзуо не стал ей ничего объяснять. Когда встревоженная мать прибежала из кухни, он и ей ответил резко и односложно:

— Не беспокойся, мама. Он был рад, что с «того дня» мать его ни о чем не спрашивала. Хотя на этот раз ему, пожалуй, было бы приятнее, если бы она все же начала приставать с расспросами. Однако, смирившись с тем, что сын, как и многие другие, со времени «пикадона» часто бывал в подавленном состоянии и капризничал без причины, она и теперь оставила его в покое.

Час или два Кадзуо пролежал с закрытыми глазами на своем матраце. Пустую сумку он свернул и положил: себе под голову вместо подушки.

— Она нескоро мне понадобится, — сказал он себе. После Кадзуо признался, что в тот момент его подмывало крикнуть:

— Трусы! Преступники!

Но он взял себя в руки и по привычке, выработавшейся у него в последнее время, записал в дневнике о том, что с ним приключилось: