Луч во тьме - [5]
Особенно много рассказал о себе самый молодой — Ананьев; казалось, душу хотел вывернуть он перед этими людьми, с которыми вступает отныне на трудную и опасную дорогу подпольной борьбы. Было видно, как стыдно ему, единственному среди них кадровому командиру, что не смог вырваться из фашистского окружения, перейти через линию фронта к своим.
Ткачев, самый старший из всей пятерки, внимательно глядел на Володьку, и в его мудрых глазах, которые уже много видели на своем веку, была отцовская боль за этого красивого парня. Глядя на Володьку, Ткачев думал о своем сыне Валентине.
Как он поведет себя, если и на его долю выпадут тяжкие испытания? Ткачев еще не знал, что его пятнадцатилетний Валя уже стойко перенес первое испытание: в эти самые минуты в небольшом селе на берегу Волги, в чужом доме его Валя качает испуганную взрывом фашистской бомбы двухлетнюю сестру Лидочку. «Мама, мамочка!» — кричит Лидочка, а мамы уже нет… Чужие, но сердечные люди помогли Валентину вырыть в мерзлой земле яму, положить в нее мертвую мать, бабушку, братишку Колю и сестричку Аню. Страшное горе не сломило твоего сына, Кирилл Ткачев. Он, как подобает настоящему советскому парню, отомстит позднее в партизанском отряде за горе твоей семьи, погибнет, но отомстит. И ты, Ткачев, отплатишь гитлеровцам. Ты умел наносить смертельные удары врагу в далекие дни твоей юности, в гражданскую войну, босой, голодный, вооруженный трехлинейной винтовкой. Сумеешь и здесь, в Киеве, который стал глубоким немецким тылом, выполнить свой долг коммуниста. С этим русым, спокойным и рассудительным Григорием Кочубеем, с которым только что познакомился, можно идти в смертельный бой.
Кочубей сидит молча, откинув назад большую голову с копной вьющихся волос. Как будто и не богатырь, небольшого роста, невзрачный на вид, но какая-то внутренняя сила притягивает к нему каждого из четырех.
Сегодня они договорились создать подпольную партийную организацию, которую назвали «Смерть немецким оккупантам!». Секретарем парторганизации избрали Кочубея.
А что будет завтра? Завтра Демьяненко и Ткачев поедут в небольшой украинский городок Нежин, где у них есть знакомый машинист Александр Кузьменко. Уютный домик Марии Сазоновны — матери Александра — станет центром, откуда они начнут свою подпольную деятельность в Нежине. Завтра начнется новый день и у Кочубея, и у Ананьева, и у Черепанова.
Они ведь теперь — организация, и должны, словно солнечный луч, согревать души советских людей, попавших в гитлеровскую неволю.
Здесь все готово. На стене белеют ряды некрашеных полочек, в углу — аккуратно обтесанный столик, три табуретки. На столике типографская касса, верстатка, шило — весь инструмент наборщика. А на стене, в деревянной рамочке, — фото молодой женщины. Ананьев, заметив вопрошающий взгляд Кочубея, объяснил:
— Это жена моя, Галочка… Где она теперь, как устроилась с детишками на востоке?
Под ногами Кочубея что-то мягкое; он нагнулся, чтобы пощупать, и снова услышал голос Володи:
— Ковер у матери выпросил. Доживем до победы — новый куплю, а сейчас хоть не так сыростью будет тянуть.
Кочубею на миг почудилось, что он в пещере Киево-Печерской лавры, с ее могильной сыростью и тошнотворным запахом ладана. Кочубей невольно вздрогнул.
— Ну, скажи, что это подделка! — Ананьев протянул Григорию небольшой клочок бумаги. Это был его сюрприз. Целую неделю Володя что-то ворожил над этим клочком, который должен был стать первым кочубеевским документом.
История этого документа похожа на страничку приключенческого романа. Петру Леонтьевичу Тимченко посчастливилось «одолжить» на столе пани Луизы — секретарши директора трамвайного завода — аусвайс. Пани и в голову не могло прийти заподозрить в краже удостоверения почтенного пана Тимченко, который так и ушел, не дождавшись приема у директора.
Кочубей решил сменить на аусвайсе лишь фотокарточку и стать на время Павлом Кирилловичем Дудко, токарем трамвайного завода, на имя которого выписан аусвайс.
— Ни в коем случае! — возразил Володя. — Луиза, безусловно, сообщит куда следует, что у нее украден аусвайс Дудко, и тебя поймают при первой же облаве. — И Ананьев взялся переделать аусвайс на имя Николая Петровича Тимченко. Николай — сын Петра Леонтьевича. Жив ли он или нет, никто не знал. С тех пор как ушел на фронт, не было никаких известий от него.
Кочубей высказал опасения, что Володя может испортить аусвайс. Володя в ответ рассмеялся.
— Ты еще не знаешь о моих художественных способностях. Спроси у Вальки, как я досаждал ему, когда заметил, что он ухаживает за моей сестрой Клавой. Чуть ли не ежедневно Валька получал записочки от Клавы, в которых она назначала ему свидания. А записки-то были мои! Бывало, стоит, бедняга, ждет, а я подхожу и ангельским голоском спрашиваю: «Валя, что ты тут торчишь?» Клавка плакала, жаловалась маме, но я был неумолим. Кончилось тем, что Валька отлупил меня… Ну, а теперь, надо полагать, директору завода не удастся побить меня за то, что я немного потрудился над аусвайсом, который он подписал.
И вот аусвайс перед Кочубеем. Ну и чертенок же, этот Ананьев! Как он умудрился смыть фамилию Дудко и таким же точно почерком написать фамилию Тимченко? Кочубей уверен, что только судебной экспертизе под силу распознать эту фальшивку.
