Лубочная книга - [35]

По окончании всех этих торжественных пиршеств и ликований Еруслан Лазаревич привел наконец в исполнение то, зачем он приехал к родителям: он испросил благословение у отца и матери, повеселился вдоволь, поел хлеба и соли отцовской и княжеской, погостил довольно в дому своем родительском и стал собираться опять в путь-дорогу.

— Сын мой возлюбленный, — говорил ему Лазарь Лазаревич, — хорош ты и пригож, могуч и славен, и я тобой весьма доволен, что ты не посрамил нашего знатного богатырского рода; только сокрушает меня разлука с тобой. Вот я уже становлюсь стар, силы начинают изменять мне, царь Картаус тоже плох здоровьем, а двенадцать наших богатырей и дряхлы и хилы, совсем почти выбились из силы. Найдутся опять лихие враги, придут они к нам, государство наше завоюют, воевод и бояр смерти предадут, меня же с государем и богатырями в полон возьмут, а ты нас и защищать не будешь. Не оставляй нас сиротами беззащитными, ведь не сыщешь краше той земли, в которой твоя родина, где живут близкие и милые сердцу. Просиял ты нам как красное солнышко, обогрел и утешил нас на старости — и опять скрываешься от нас, как солнышко за тучи черные, громовые!

— Государь мой, батюшка, — сказал в ответ Еруслан Лазаревич, — лютых врагов пока нет еще, так что же мне дома делать? Не пристало сильному витязю сложа руки сидеть, дома на покое проживать, а пристало храброму с мечом воевать. Не могу я оставаться дома, душа так и рвется на простор из груди молодой и зовет молодца в поле чистое, на раздольице широкое. Постранствую по белу свету, насмотрюсь диковинок, поучусь уму-разуму и скоро опять вернусь к вам и останусь тогда навсегда с вами доживать свой век спокойно.

Сколько ни уговаривал отец Еруслана, сколько ни упрашивала мать, чтобы он не уезжал от них, — Еруслан все настаивал на своем и просил их убедительно не удерживать его; наконец, старики, скрепя сердце, согласились благословить сына, потом со слезами простились с ним, и он отправился в путь-дорогу.

Вот едет Еруслан месяц, едет другой и третий, все прямо на восток, и вдруг наезжает на белый полотняный шатер, раскинутый в чистом поле среди зеленого луга. В этом самом шатре жили те три красавицы, дочери Бугригора, о которых рассказывала дочь князя Феодула, прекрасная Кандоула. Они в это время сидели за ручной работой: одна плела золотые кружева, другая вышивала серебром и золотом по бархату, а третья низала крупный жемчуг. Все они были девицы прекрасные, но Легия несравненно краше своих старших сестер. Красоты ее невозможно ни в сказке сказать, ни пером описать: все в ней было верх совершенства. Еруслан Лазаревич слезает с коня богатырского и входит в бел шатер; помолился он Богу, взглянул на красавиц — и остолбенел от великого дива и изумления: такой дивной красоты он не только наяву, но даже и во сне никогда не видывал и вообразить не мог. Девушки, увидав вошедшего к ним витязя, встрепенулись, как птички, испугались и, по девичью обычаю, разахались, засуетились, думали бежать, да остановились, хотели не глядеть, да невольно загляделись.

Оправившись от первого впечатления, Еруслан Лазаревич весело и даже шутливо сказал им:

— Любезные сестрицы, красные девицы, работать мастерицы, сердечные пагубницы, чего вы меня испугались? Небось я не медведь и вас не съем, сердца неволей не возьму, а если есть из вас моя суженая, так я ей буду ряженый.

Тогда Легия, услышав ласковые, миролюбивые речи юного прекрасного витязя, внушавшего невольно к себе доверчивость, встала из-за работы, подошла к нему, и, закрасневшись, взяла его за руку, и сказала:

— Добро пожаловать, добрый молодец! Царь ли ты царевич, король ли королевич или князь княжевич — я не знаю, а вижу, что ты добрый человек, пришел к нам ласковым гостем, то и прием тебе будет приветливый, — угостим, чем Бог послал.

Еруслан Лазаревич сказал им свое имя и объяснил, кто он таков. После этого сели они все вчетвером за стол, стали пить, есть, прохлаждаться, разговоры задушевные вести. А красные девушки-служанки служили им и перешептывались между собою: «Что за молодец! Как он хорош, как ласков да приветлив, не то что охреян какой-нибудь, который думает сердце девичье силой взять, чего от начала света и не слыхивано!»

После обеда Еруслан Лазаревич предложил дочерям князя Бугригора, не желают ли они прогуляться с ним по зеленому лугу. Две старшие сестры, Продора и Табубрига, отказались от этого предложения, желая отдохнуть, а меньшая охотно согласилась и пошла гулять со своим гостем. Во время прогулки Еруслан разговорился с Легией о том и о сем и, между прочим, спросил ее:

— Любезная и прекрасная княжна, Легия Бугригоровна, неужели есть на свете красавица лучше тебя? Мне думается, что нет и быть не может!

— Государь мой, Еруслан Лазаревич, — отвечала Легия, — что я за красавица? Мало ли на белом свете есть девиц и лучше, и краше меня! Вот в городе Дебрии у князя Вахрамея есть дочь, прекрасная княжна Анастасия, такая дивная красавица, что я перед ней как темная ночь перед днем. Много душистых цветов в зеленом саду, много ясных звезд на лазурном небе, но прекраснее всех цветов — роза душистая, а всех звезд яснее — солнце красное, так и всех дев милее — Анастасия прекрасная. Очи у нее — что звезды ясные, а ланиты — розы огневые; идет княжна — точно лебедь плывет: где ни станет — травка зеленеет, цветы расцветают; говорить ли начнет — точно реченька журчит; посмотрит — рублем подарит. Днем она свет Божий затмевает, а ночью землю освещает; у нее на косе будто месяц блестит, а во лбу как бы звезда горит.