Лубочная книга - [126]

— Ну вот еще, кормилец! Не дура я… аль, там, не помешанная!.. Порядки знаю, у меня и не такие женихи с рук сходили. А ты что — кровь с молоком!

Правду сказать, у меня давно кровь и молоко с лица пропали, да для красного словца нельзя же и свахе не приголубить жениха.

— Так-то, Дормидоновна!.. А ты бы мне фотографический портрет доставила, я бы полюбовался ею.

— Что ты, кормилец! Да разве такая богачиха позволит потреты свахе носить по женихам. Ныне это вывелось; говорят: «Наши потреты — не вывески с цирульни, чтобы всякой на них смотрел». А ты лучше съезди со мной, ночью увидишь и мне спасибо скажешь, старухе.

— Ну так, значит, стоит посмотреть, а там и по рукам, — сказал я.

— Да, кормилец, долго нечего откладывать, послезавтра и съездим. Ты не молоденькой, сам все с ней перетолкуешь, а мне одно только сказать: дама личмяная{7}, видная, брови черные, как бобровые. А уж дорогих вещей, одеяния, денег… Ну, батюшка, только считай. На фуртопьянах так и заливается. Зубы как жемчуг. Чудо! Не красна я говорить, не так бы похвалить надоть.

Поговорив несколько времени, я дал в зубы свахе целковый, и довольная Дормидоновна поплелась восвояси.

Глава IV СОБЕСЕДНИКИ. Я И ЧЕРТ

— Так, приятель! — сказал я черту. — На первых порах дело твое оправдывается.

— Я справедлив, как черня! — сказал черт. — Теперь я вам советую приобрести парик, да не говорить о доме, что он у вас заложен. Это первое. Если все знают, что он ваш, это уже много говорит в вашу пользу — и невеста ваша!

Потом, при свидании с невестою, будьте как можно предупредительнее и почаще говорите о ее красоте. Это льстит женскому самолюбию — и невеста ваша!

Увидя на шее ее прекрасный фермуар{8}, не спрашивайте о его ценности, а только хвалите ее вкус — и невеста ваша!

Когда она будет вас угощать, пробуйте всякое из блюд, а то, которое она будет хвалить по преимуществу, то есть или собственного ее приготовления, или очень любимое ею, то блюдо восхваляйте донельзя — и невеста ваша!

Не спрашивайте ее лет и не говорите о своих — и невеста ваша!

— Значит, я вперед утешаюсь надеждою, что невеста моя, любезный черт?

— Ваша! Ваша! Ваша! — пищал дьяволенок, и я приготовился.

Достал мой давно не троганный фрак, отдал выутюжить шляпу, приобрел парик, какой-то долговолосый и похожий на собачью шкуру болонки.

Наступил день свидания. Часа за два до прихода свахи я уже был совсем готов, и, признаюсь пред публикою, из меня вышел преопрятнейший жених; полная черная пара платья, галстук черный шелковый а-ля англес{9}, манишка была с запонками настоящими золотыми, шею украсил настоящей золотой цепочкой, в карман положил часы, напоминающие собою испанскую луковицу, которую я видел на тарелке в буфете Троицкого вокзала. Парик, бережно надетый на голову, мои собственные бакенбарды — все это, в сущности, делало из меня довольно порядочного жениха, и даже чертенок улыбался по-своему на мои приготовления.

— Что, хорош ли? — спросил я в заключение о своей личности у чертенка.

— Даже очень! — отвечал он. — Вы понравитесь своей невесте непременно.

Явилась сваха.

— Ну, батюшка, как? О, да ты и готов, ну вот и прекрасно! А уж невеста-то, невеста-то!.. Ждет не дождется вас. Расцеловала меня, старуху, как я стала про тебя рассказывать, на прощание спасибо сказала и трехцелковую{10} мне вынесла. А это, кормилец, где собачьей шкуркой раздобылся? — спросила меня старуха, указывая на парик.

— Разве это, Дормидоновна, собачья шкура? Это человеческие волосы, — сказал я, обидевшись.

— Не взыщи, родной, на мне — старой дуре, я допрежь того все думала, что это из собачьей шкурки делают. Так зевать, родной, нечего, поедем. Нанимай лихача.

— Ну, Дормидоновна, тут уже не лихача, а карету нужно нанять, шикарнее будет.

Я послал за каретой на биржу, щегольская пара подкатила к крыльцу, и мы отправились к невесте. Одно обстоятельство меня очень беспокоило. Шляпа моя оказалась очень мала, потому что парик придал голове значительную толщину, и я должен был сидеть в карете без шляпы.

Глава V СВАТОВСТВО

— Честь имею рекомендовать! Максим Авдеич, из отставных, — сказала сваха, рекомендуя меня женщине высокого роста, довольно полной, белой, как пшеничный хлебец.

— Точно так, сударыня! Это верно-с! — доказал я. — При этом присовокупляю: поклонник вашей красоты.

— Очень рада! Покорнейше прошу садиться, — сказала дама, которую мы будем называть Авдотьей Павловной.

Она села, и я тоже, при этом расположился так, чтобы мне не спустить глаз с красавицы.

Ну и действительно, можно отдать справедливость: если ей было тридцать пять лет, то уже никак не более, и, представьте, если она не слишком полна, то была и румяна, высока, стройна без излишества, высокая грудь, глаза светлые, брови черные как смоль, и волоса точно так же. При всем этом, заметьте, брильянтовые украшения на шее, руках, в ушах. Как хотите, а она, знаете, щекотит взор и успокаивает мысли. При всем том, знаете, везде в покоях фарфор, бронза, штоф и орех… Знаете, превосходно все успокаивает насчет ее кармана.

Как начнет говорить, у ней выражения такие все деликатные; улыбнется, два ряда жемчужных зубов так в глаза и мечут. Очарование! Мы начали с погоды, а кончили тем, чтобы через неделю быть нашей свадьбе, я было начал говорить насчет капитальца, моя невеста мне прямо сказала: «что есть у меня — все ваше… Я безродна, следовательно, тут уже рассчитывайте, что никому ничего, если не вам. Я не девушка уже шестнадцати или семнадцати лет, которую отдают родители и рассчитывают себе на прожитие, следовательно, сама все рассчитываю обо всем и для себя. А потому все ваше!»