Ловушка - [47]

Постояльцы были явно разочарованы и не могли скрыть своего возмущения.

— Ладно. Ты заставила меня немало поволноваться и должна снова завоевать мое доверие.

Доверие сеньоры Хиггинс можно было завоевать убирая постели, подметая пол и моя посуду. Это доводило Марину до отчаяния.

— А мобильный телефон ты получишь завтра, когда сделаешь все, что положено, — предупредила миссис Хиггинс, забирая драгоценный аппарат из рук Салваторе и пряча его в старинный ночной столик.

— Будь начеку. В следующий раз мы не будем столь благосклонны, — пригрозил девушке Салваторе.

Марина, наконец, заперлась в своей комнате на десять оборотов ключа и никак не могла отдышаться. Она была уверена, что чудом избежала опасности и что ее положение довольно ненадежно. Можно ли рассчитывать, что эти двое ночью ничего не натворят? А если они снова нападут на нее?

У Марины не было ни малейших сомнений, что в этом доме ей оставаться нельзя. Ей в голову уже пришла мысль о том, как поменять место жительства, но этим можно было заняться завтра.

Вздыхая, Марина проверила, не спрятался ли под кроватью или в шкафу какой-нибудь пикси, закрыла окна, осмотрела все углы, на всякий случай поставила перед дверью стул и, наконец, плюхнулась на матрац, словно тяжелый баул.

Глаза ее смыкались.

Марина боролась со сном, понимая, что стоит ей закрыть глаза, как она окажется во власти своих многочисленных врагов: Антавианы, сеньоры Хиггинс, итальянцев, пикси и… Цицерона.

На всякий случай она решила помечтать о Патрике.

Лилиан

Наступила ночь, всю долину окутали тени.

Здесь они были одни, если не считать взмыленного после сумасшедшей скачки коня.

Похоже, Лилиан изменилась.

— Наверно, мы опоздаем, — заметила она как бы невзначай.

Дианкехт, гофмейстер двора, поднял брови, услышав от нее такие слова.

— Извини, дорогая, точность является обязательной добродетелью королевства Дананн.

Лилиан захлопала глазками перед особой, отвечавшей за королевский протокол. Он был так строг…

— Вы должны понимать, что людьми управлять не так просто, — поспешила оправдаться она.

Дианкехт отбросил назад свои светлые волосы, не скрывая нетерпения.

— Ты должна привести девушку на конный выезд до полуночи; в противном случае с плеч покатится чья-то голова, причем необязательно моя, ведь она, как ты могла убедиться, сидит на них довольно крепко.

Дианкехт кокетливо наклонил голову на тонкой шее, и его светлые волосы рассыпались волнами.

Поговаривали, что Дианкехт, несмотря на свою импозантность, был обязан положению гофмейстера темному прошлому своего предка, от которого он унаследовал имя. В недобрый час его мать решила отдать должное легендарному Дианкехту, который навсегда оставил в ее душе след своей непристойной ревности.

Лилиан побледнела.

Она знала, что слова Дианкехта не пустое бахвальство. Его долгий опыт в ранге гофмейстера сделал его вершителем мести, убийств и других кровавых дел.

— Вы ведь знаете, Дианкехт, что люди несовершенны, они спят, часто все забывают и пропадают.

— Меня-то тебе не нужно убеждать в том, сколько головной боли причиняют их недостатки; я прекрасно знаю это, мне приходится иметь дело с капризами Его величества Финваны. Но это тебя не оправдывает, дорогая. Ты и только ты отвечаешь за порядок и за исполнение заранее оговоренного расписания. Не забывай об этом!

Лилиан нервно потерла руки.

— В последнее время что-то происходит, — заявила она.

— Что именно? — с любопытством поинтересовался заносчивый гофмейстер.

Лилиан пристально посмотрела на силуэт замка, возвышавшегося позади них, оглядела холм. Похоже, кругом не было ни души. Зубцы стен были пустынны, потому что гвардия репетировала торжественный королевский выезд.

Черный скакун Дианкехта нетерпеливо забил копытом.

— Здесь никого нет, если это тебя волнует, — сказал гофмейстер и добавил: — Расскажи мне, что происходит.

— Появились лазутчики, они вмешиваются в мою операцию, — прошептала Лилиан.

Дианкехт поежился.

— Ты в этом уверена?

Лилиан решительно кивнула.

— Оонаг знает и хочет все сорвать.

На этот раз побледнел Дианкехт.

— Ты ведь знаешь, что по положению я не имею права обвинять королеву, это могут счесть очень большой дерзостью.

Лилиан это знала.

— А оскорбить короля — значит потерять голову. Я знаю.

Дианкехт посмотрел на хорошенькую фею, обремененную ответственностью за удачный исход ее поручения и, как и он, оказавшуюся пленницей протокола. Он ей посочувствовал:

— Ладно, я этого и опасался. Я отдам в твое распоряжение своих лепреконов,[37] только смотри, не ври мне.

Лилиан поблагодарила гофмейстера, почтительно поморгав глазами и сделав перед ним реверанс.

— Я вам не вру. На этот раз Оонаг настороже.

Дианкехт почувствовал, как по его телу пробежала дрожь. Подозрения — его семейное проклятие. Подозрения предка Дианкехта, позавидовавшего способностям своего сына-целителя, дискредитировали его на всю жизнь.

И именно по вине этого предка-лекаря Дианкехт не смог избрать военную карьеру и всю жизнь служил королю, угождая которому он маскировал свои несчастья.

— Полагаю, эта девушка умеет держаться в седле… — наконец нерешительно поинтересовался гофмейстер.

Лилиан ответила без малейшего сомнения.