Ловушка - [48]

— Естественно.

Дианкехт протянул ей серебряные уздцы.

— Она получит собственного скакуна и присоединится к королевскому выезду, когда я дам сигнал в согласованном порядке, ни раньше, ни позже. Помни, протокол на первом месте. Если совершишь хоть одну ошибку, твоей голове грозят неприятности. Было бы очень жаль, — добавил он, подмигнув Лилиан, — ибо она хорошо работает на том месте, где находится.

Лилиан взглянула на Дианкехта. Он говорит серьезно или смеется над ней?

Дианкехт снял легкий ларец со спины своего скакуна.

— Здесь ее одежда. Ей надо будет переодеться к банкету. Через час до начала торжества она сойдет вниз вместе с остальными придворными и примет участие в празднестве.

Лилиан осторожно открыла ларец и взглянула на наряд из золота и серебра. Когда она закрыла его, у нее чуть подрагивали руки.

— Не забудь, что ей предстоит открыть бал. Она хорошо танцует?

— Просто изумительно.

Дианкехт, вопреки своей надменности, на мгновение уступил слабости, показав, что тоже может чувствовать.

— Я хочу, чтобы ты знала, несмотря ни на что… я сожалею о том, что случилось.

Лилиан промолчала.

— Все, что касается судьбы твоей подопечной, заслуживает сожаления.

Гофмейстер чувствовал себя неуютно, как все, кто хотел проявить сочувствие к Лилиан или протянуть ей руку помощи.

— Тут нет ничего неожиданного, я знала, что так произойдет.

— Если хочешь… я замолвлю за тебя словечко перед Финваной.

Лилиан тут же окаменела.

— Может, он станет добрее?

Дианкехт отрицательно покачал головой.

— Власть ожесточила его. Он лишен чувств.

У Лилиан еще оставалась надежда.

— Всегда найдется какой-нибудь выход.

Дианкехт посмотрел на нее с любопытством.

— Я восхищен тобой. Я всегда восхищался твоим мужеством.

Лилиан притворилась глупой, что она всегда успешно проделывала, когда кто-то смущал ее. А гофмейстер начинал смущать ее.

— И фиалковый цвет тебе так идет… — добавил галантный придворный с медовой улыбкой.

— Спасибо, — пробормотала фея, опуская голову перед льстивым аристократом.

Однако стыдливость феи не заставила гофмейстера молчать, наоборот, она окрылила его.

— Наверно, мы могли бы лучше узнать друг друга. Ты откровенна, я тоже откровенен, у нас есть все причины, чтобы утешить друг друга.

Лилиан с трудом сглотнула. Чем дальше она от излияния чувств гофмейстера, тем лучше. Ведь он такой сердцеед!

— Сейчас я не могу, меня обременяет печаль, как вы понимаете…

Дианкехт отреагировал на дерзкую выходку Лилиан, произнеся хрипловатым голосом:

— Ты права, сейчас не лучшее время…

Лилиан нужен был нестандартный ход. Ей не следовало наживать новых врагов. Она подняла голову, моргнула раз, еще раз и как бы невзначай произнесла:

— Хотя, быть может, на балу…

Дианкехт затаил дыхание.

— Да?

— Я сохраню для вас танец.

Гофмейстер улыбнулся во весь рот.

— Это доставило бы мне удовольствие.

Фиалковая фея быстро стала крохотной и исчезла до того, как он высказал свое пожелание:

— Первый вальс!

Марина

Что-то влажное, горячее и липкое скользнуло по ее лицу. Открыв глаза, Марина мгновенно заметила рядом со своей подушкой огромную жабу. Крик девушки прозвучал на всю улицу и разбудил Цицерона, который жил в трех кварталах от ее дома.

Оба сицилийца тут же начали колотить в дверь, пока до смерти перепуганная Марина не открыла ее и не указала рукой на кровать, закрыв глаза.

— Жаба!!! — воскликнула она, дрожа от отвращения.

— Где? — в один голос спросили итальянцы.

Повернувшись, Марина обнаружила, что никакой жабы нет, и хотя искала она ее изо всех сил, та словно испарилась, а Марина предстала в глазах окружающих отъявленной лгуньей.

Но ведь она видела жабу, та была зеленой, липкой и отвратительной. Но куда-то делась.

Марина коснулась своего лица, еще покрытого беловатой слизью.

— Смотрите, это от нее.

Салваторе погрозил девушке указательным пальцем.

— Если ты из-за такой глупости разбудила бедную миссис Хиггинс, тебе это дорого обойдется!

Марина молчала и молилась, чтобы противная миссис Хиггинс оказалась еще и глуховатой.

— Ты можешь быстренько приготовить нам завтрак, — заявил Пепиньо.

— Сначала я должна принять душ и одеться! — перешла к обороне Марина.

— Принять душ? — удивились итальянцы, которые, видно, не знали, что такое вода, судя по коричневатому оттенку их кожи.

— Мы, испанки, всегда принимаем душ, — очень гордо заявила Марина, защищая известную национальную особенность, которую она разделяла в полной мере.

А поскольку сейчас на Марине осталась слюна жабы, то, конечно, она забыла о лени, спеша ее смыть.

Она снова закричала от боли, когда вода перескочила от ста градусов — точки кипения — до нуля — точки замерзания. Марина почти все время то обжигалась, то замерзала.

Она завернула кран, и когда стала искать полотенце, обнаружила, что оно исчезло.

На этом утреннее безумие не закончилось. Ее одежда покинула чемодан и расползлась по всему дому. Завернувшись в вышитое цветами постельное покрывало, девушка обнаружила свои туфли в холодильнике, шорты в микроволновой печи, брюки на вешалке у входа, а нижние рубашки в чулане.

От изумления Марина лишилась дара речи. Это дело рук пикси? Лилиан и не думала отвечать на ее вопросы. Так что под градом упреков двух подозрительных голодных постояльцев, ожидавших в столовой, Марина собрала свои вещи и заперлась в комнате, предварительно осмотрев все отверстия, шкафы и углы.