Ловушка - [12]

Наступила гнетущая тишина.

— Полагаю… они твои друзья, — Леонора пыталась разрядить обстановку.

Однако Цицерон вспомнил, что причиной подобной ситуации стали его родители, и решил все драматизировать.

— Они были моими друзьями еще пять минут назад! Но… по вашей вине они клянут меня на чем свет стоит за то, что я бросил их в беде.

Эрнесто прервал его и заговорил, чеканя фразу по слогам, будто его разум засорился:

— Ты не бросил их! Я отключил твой модем и вернул тебя к действительности! Дошло до тебя? Твои друзья не существуют, того, другого мира нет, есть только этот мир, в котором мы сейчас живем — Леонора, ты и я.

Свою тираду отец подкрепил жестом. Окажись в его руке кусок мела, он нарисовал бы оба мира, настоящий и воображаемый, и перечеркнул бы воображаемый мир огромным крестом, а внизу подписал бы НЕСУЩЕСТВУЮЩИЙ.

Цицерон сжал кулаки.

«Фантастика! Отец в очередной раз изобрел глупую теорию и облек ее в слова с привычной для себя невыносимой нравоучительностью, уже восторгаясь собственным открытием. „Какой я умный“, — видно, твердил мысленно… А вдруг отец даже вздумает написать об этом книгу? Как это отвратительно!»

Леонора страдала. Возможно, она не была согласна с методами Эрнесто.

И Цицерон как хороший стратег решил воспользоваться этой трещиной и разъединить их.

— Леонора, прошу, мне нужна всего лишь одна минута. Я ведь знаю, что это игра, но не могу же я оставить их в беде. Вы же учили меня быть верным узам товарищества, разве не так?

Леонора не попалась на эту удочку.

— Эрнесто хочет сказать, что игра — это не действительность, твои друзья не погибнут, и ничего не случится. Даже если тебе кажется, что эти приключения захватывают дух.

Цицерон прищелкнул языком.

— Ничего подобного! Расскажите это Херхесу. Если Мириор, Тана и Варлик погибнут, Херхес сочтет меня предателем и выгонит из своего отряда.

— Херхес?

Эрнесто и Леонора недоуменно переглянулись. Цицерон заметил это.

— Херхес — командир.

— Вот как! И командир может судить и наказывать остальных, — насмешливо сказал Эрнесто.

Родителям было все равно. Они были готовы ухватиться за любую отговорку, считая ее достаточной, чтобы досадить ему. Жизнь родителей стала пошлой, скучной, и, чтобы придать ей хоть какой-то смысл, они не сумели придумать ничего лучшего, как изобретать смешные имена и вмешиваться в игры сына.

— Пожалуйста, разрешите мне подключиться на одну минуту, а после этого мы поговорим… — попросил Цицерон и уже более робко добавил: — По правде говоря, я вас понимаю, прекрасно понимаю, что вы думаете, будто я смеюсь…

Леонора поддержала сына.

— Пожалуй, дадим ему попрощаться с друзьями, затем побеседуем.

Но Эрнесто был непреклонен.

— Ни в коем случае! Это значит пойти ему на уступки. Зло необходимо вырывать с корнем!

— Вырывать? — воскликнул испуганный Цицерон.

Отец вынес свой приговор.

— Хватит. Сын, ты зашел слишком далеко!

Цицерон протер глаза и был готов расплакаться, но не из-за того, что услышал, а из-за того, как отец произносит слово сын, что звучало в его устах непривычно.

— Как вы можете такое говорить? Я ведь даже не успел побывать в логове Трамбла!

Что же он ляпнул! Ему было лучше заткнуть свой большой рот. Любая попытка оправдаться будет использована против него.

— Трамбл?

— Изумрудный дракон!

Цицерон не знал, что обвиняемые имеют право на адвоката.

— Скажи на милость, что же ты собирался делать в логове дракона?

Цицерон также не знал, что адвокаты советуют обвиняемым молчать.

— Биться и сразить его, чтобы захватить добычу.

Цицерону хотелось проглотить слова, которые он только что произнес. Если он и хотел извлечь из их беседы небольшую выгоду, то потерял этот шанс полностью. Не подумав, он дал родителям в руки козыри, которые позволят им терзать его всю оставшуюся жизнь.

Эрнесто от удовольствия потирал руки.

— Убивать и грабить!

Леонора была изумлена.

— Так ты этому учишься?

Цицерон начал защищаться глупо, безо всякой стратегии.

— Но я ведь не захватил добычи, не убил дракона и вообще ничего не сделал!

Голос Эрнесто прозвучал сурово:

— Цицерон! Помолчи!

Цицерон умолк. Родителям было безразлично, что он говорит или думает, их не интересовали ни его друзья, ни обязательства, ни даже последствия его действий. Их главным удовольствием было упиваться собственным красноречием.

— Какое твое… другое имя?

Цицерон опустил глаза, не зная, выдавать ли свое тайное «я» или хранить его в секрете.

— Раэйн.

Леонора с легкой дрожью в голосе спросила его:

— И кто ты? То есть я хотела узнать, в кого ты играешь?

Раз они дошли до этого, Цицерону уже было все равно.

— Я эльф-охотник.

— Дневной или ночной?

Эрнесто уставился на жену.

— Какое это имеет значение?

Леонора не к месту вздохнула.

— Оказывается, все не так уж плохо, — прошептала она, — с учетом всех обстоятельств.

Эрнесто не понял, что хотела сказать жена.

— Каких обстоятельств?

Леонора перешла к обороне.

— Эльфы хороши собой. Я хочу сказать, что они не уродливы.

— Все они уродливы! Эта игра сама по себе чудовищна!

Леонора не придерживалась столь радикальных взглядов.

— К сожалению, Эрнесто, нравится тебе или нет, эльфы изящны, особенно ночные.

Цицерон своевременно вставил слово: