Ловушка для потерянной души - [39]

Сквозь щель в стене видны костры, яркое пламя высоко поднимается, пропадает там, где мне не разглядеть. На земле доски, накрыты цветастыми пушистыми коврами. А под мелодию танцуют девушки. Очень красивые, в полупрозрачных платьях. Звенят браслетами, извиваются тонкие фигурки в ярком зареве костров. Лишь у одной не получается. Она сбивается, падает. Но я вижу, что старается.

Отчего-то, кажется, что мы похожи. Одинаково заперты в клетке, которая для каждого из нас своя. У меня ошейник, цепь и четыре стены. У нее браслеты, тонкая ткань платья, что не спасает от холода и боль от ударов странными палками. Когда их наказывают, хочется выть, бросаться на стены. Несправедливо. Эта боль, которая чувствуется даже на расстоянии, сквозь толстые стены рушит всю красоту представления. Кажется обидным обманом. Чувство, как там, на площади, когда люди радовались смерти других. Почти то же самое. Сколько горя спрятано за внешней красотой танца.

С каждым днем я все слабее. Мысли медленнее ползут в голове. Порой даже забываю, о чем думалось секунду назад. Ищу новую мысль, чтобы думать ее, но тоже бросаю, забываю. Тело все хуже слушается. Чаще просто лежу на холодных влажных досках пола и слежу за лучиками света. Сил нет, даже руку поднять. Меня не кормят, совсем. Интересно, это такая казнь, заморить голодом, которого я не чувствую? Просто так лежать и ждать смерть? Грустный конец для того, кто так и не стал человеком.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

— Знаешь, а может не все так плохо и у меня есть шанс? — сижу на попоне, прислонившись спиной к стенке повозки.

В последнее время у меня появилась дурная привычка. Сижу у той странной повозки, слушаю, как неизвестный зверь гремит цепями, и изливаю душу. Рассказываю о том, что было. Пытаюсь забыться, вспоминаю веселые моменты из жизни.

С каждый днем у меня выходило танцевать все лучше. Привычным стал звон браслетов и холод. Уже не смущаюсь прозрачной ткани заморского платья. Синяки понемногу таяли, превратились в желтые разводы, цеплялись друг за друга тонкой черной каемкой, и пропадали с каждым часом. Даже безвкусная каша стала казаться съедобной.

— Вот тебе хуже, — вздыхаю.

Мои слова подтверждает звон цепей за стенкой. Жалко его. Иногда, кажется, что он понимает, о чем я говорю. Сидит один, заперт в четырех стенах, видит мир только сквозь узкие щели между досок. Удается разглядеть серые, почти прозрачные, похожие на человеческие, глаза. Но это мое воображение. Не могут там держать человека. Все рабы — товар и отношение к ним почти бережное.

Я в отличие от него могу дышать свежим воздухом, смотреть на небо, спать в тепле. Хоть маленькие, но радости жизни. А он там, за стеной. Совсем один в темноте. И ему намного хуже, чем мне. Наверное, именно это заставляет меня смотреть вперед и приходить сюда. Понять ту разницу между нами. Впервые в жизни ценить то, что имею. Все познается в сравнении и жизнь мне это наглядно доказала.

— Сегодня впервые за долгое время вижу звезды. Зима близко. Ты знаешь, какие они, звезды? Красивые, яркие. Светят с темного неба, то ярче, то слабее, словно подмигивают. Тебе бы понравилось. Небо такое глубокое, огромное и свободное. Я бы хотела стать одной из звезд. Слышала, что где-то есть люди, которые верят, что после смерти будут сиять на небосводе, озарять путь тем, кто остался внизу, дарить надежду.

Тихие шаги рядом. Оглядываюсь по сторонам. Показалось? Просто ветер гонит мимо опавшие листья. Медленно раздеваются деревья, царапают небо острыми ветками, стряхивают жухлую листву на мертвую землю. По утрам уже мороз прихватывает, оставляет белую пыль вокруг, покрывает ею редкую траву. Красиво.

На всякий случай кутаюсь плотнее в старый плащ и придвигаюсь к телеге, подтягиваю к себе ноги. Если поймают здесь, могут и наказать. Никогда не знаешь, что взбредет в голову тем, кто чувствует свою безнаказанность во власти над другими. А с магом и вовсе встречаться не хочется. Страшный человек. Салих сказал ему что-то, и он теперь не подходит к рабам, лишь издали смотрит. Чувствую на себе его тяжелый взгляд. С трудом сдерживаюсь, когда танцую, чтобы не остановиться. Все еще свежи воспоминания о наказаниях.

В душе вновь появилась надежда. Говорят, скоро мы перестанем от чего-то прятаться в лесу и поедем в город. Будет выступление. Придет много народу. Страшно. Что, если меня продадут? Пустота холодного леса стала привычной, спокойной. А что будет там? Нет. Нельзя думать об этом. Я смогу что-нибудь придумать. Передать через зевак записку, обратиться к кому-то из стражи, попросить о помощи. Слабая надежда, но она есть, греет изнутри, прогоняет сомнения и страхи. Отец всегда говорил, что главное — верить.

— Ты подожди немного, — шепчу, все еще боясь быть услышанной. Поглаживаю шершавые доски повозки. — Скоро все наладится, мы с тобой выберемся. Я обещаю. — Утвердительно зазвенела цепь внутри. Улыбаюсь, глядя на небо. Представляю будущее, в котором не будет никаких оков, ни железных, ни магических.

Никто.

Темноту внезапно развеял чей-то тихий голос, зазвенел в пугающей тишине леса. Она пришла. Та девушка, что теперь так красиво танцует. Стала одной из извивающихся теней, ловит ритм прекрасной музыки. Сидит, прислонившись к стене повозки, разговаривает со мной. Рассказывает о мире. О своем доме, который мне сложно представить. Ее голос не дает окончательно раствориться в темноте, напоминает о жизни, заставляет думать. Пытаюсь представлять себя мир и те ситуации, что она описывает. Получается плохо, но я стараюсь. Она удивительная. Ищет свет там, где царит беспросветная темнота, хуже, чем в моей клетке. Если и быть, то именно таким человеком, как она. Не той серой массой, что сама втаптывает себя в землю, продает душу за монеты. Она настоящая, яркая, живая.