Ловушка для красоток - [14]

— Хорошо, папа. Я сегодня побывала у шести фотографов. Чарлин считает, что мой альбом будет готов уже в конце июля.

— А чем ты будешь, тем временем зарабатывать на жизнь?

— Может, помогать тебе в лавке?

— Я по-прежнему считаю, что ты можешь подыскать себе приличное место секретарши, — сказал мистер Петроанджели. — Сотни девушек рвутся в манекенщицы, тысячи девушек. А большая часть становится обыкновенными проститутками.

— Прошу тебя, Джо…

— Все манекенщицы — шлюхи. Аморальные личности. Мы вырастили Еву доброй христианкой, хорошей католичкой. Как же можно допустить, чтобы она попала в такую среду?

— Джо, я верю в Еву. Она выросла милой, простой и чистой — такой она и останется.

— И дядя Наппи доволен, что меня берут в манекенщицы, папа. Он говорит, что у меня должно получиться.

— Он-то откуда знает?

— В агентстве тоже все говорят, что я стану первоклассной моделью.

— Джо, это совершенно не то, что ты думаешь. Все говорят, что Ева добьется успеха! Мы же оба хотим, чтобы она получила как можно больше от жизни!

— Лучшее, что ей может дать жизнь, так это доброго мужа-католика, с которым она поселится на Флорал-парк. Ее место здесь!

Ночью, когда Ева уже лежала в постели, перебирая в памяти дела, намеченные на следующий день, и мечтая о том, что будет с ней на другой год, мать пришла в ее комнату и уселась рядом с дочерью.

— Не сердись на папу, зайчик, — сказала она. — Я сумею убедить его. Я так хочу, чтобы у тебя получилось, чтобы у тебя в жизни было все то, что не досталось мне.

— Спасибо, мамуся, — Ева погладила мать по руке.

— Папа — замечательный человек, зайчик, но мечтаний молоденькой девушки ему не понять. Ты у нас красавица и заслуживаешь самого лучшего. Только не сердись на папу, он сделал для нас все, что только мог, и очень любит нас обеих.

— Хорошо, мамуся.

— Я буду за тебя молиться, зайчик, — прошептала мать и пошла к двери.

Глава VII

Пять тридцать, конец еще одного рабочего дня, заполненного мотанием по жаре. Рабочего дня, поделенного на собеседования, фотографирование, деловые встречи, пробы, звонки в агентство не реже раза в час — с самого утра ни минутки, чтобы опомниться. Кэрри устала, ноги отекли, макияж прилип к разгоряченному лицу, одежда пропотела, волосы обвисли, все тело ныло от напряжения.

Кэрри проверила автоответчик: звонил какой-то Сол Франклин. Кто и откуда — непонятно. Кэрри перезвонила по его номеру. Ей ответил скрипучий голос:

— Я друг Джефри Грипсхолма. Разве Джеф не говорил вам обо мне?

— Нет.

— Я вчера видел вас с Джефом в «Лютеции». Выяснил, кто вы такая. С Джефом мы старые друзья. У вас редкостной красоты лицо.

— Спасибо.

— Я как вас увидел, тут же загорелся желанием сфотографировать. Даже продумал ракурс. А тут неожиданно открылась одна возможность. И даже очень заманчивая. Но мне сначала нужна проба. Можете прийти?

— А о чем идет речь? О моделировании?

— Я уже сказал, сначала мне нужны пробы, потом посмотрим, что можно сделать. Можете сейчас прийти?

— Прямо сейчас?

— Именно.

— Уже поздно, и я очень устала. Не можем ли мы встретиться завтра?

— Нет. Я уже сказал, что дело важное. Вы не прогадаете — я вам отдам все фотографии, которые вы отберете, в формате одиннадцать на четырнадцать.

Кэрри пришло в голову, что неплохо бы позвонить в агентство и проверить, что это за Франклин, у Чарлин и Рекса.

— Как вы узнали мой домашний телефон? Насколько мне известно, в агентстве домашние номера никому не дают.

— О! Здесь другое дело, срочное и важное.

— Вот как.

— В общем, приходите. Это недалеко от вас. Я бы подождал до завтра, но невозможно. Мне надо в течение буквально часа дать ответ.

— Ну что же… Хорошо.

Сол Франклин обитал в громадной квартире, отделанной панелями из темного дерева, на углу Парковой и Шестьдесят второй. Горничная провела Кэрри через целую анфиладу гостиных — нежилого вида и мрачноватых. На ходу Кэрри отметила диван и кресла, обтянутые муаром, пожелтевшие фотографии былых лет на стенах, старинные гобелены с изображением Ионы и кита, Моисея с жезлом и апокалиптические картины Страшного Суда.

Горничная остановилась перед открытой дверью в спальню, жестом пригласила Кэрри войти, а сама поспешила прочь.

Спальня, освещенная неверным светом, казалась затуманенной, в ней чувствовалось что-то мертвящее. Замерев на пороге, Кэрри всматривалась в кровать невероятных размеров, на которой восседал изможденный старик: судя по виду, ему было здорово за семьдесят. Он был одет в измятую пижаму китайского шелка и замасленный голубой саржевый халат. Полуоткрытые бескровные губы обнажали воспаленные десны и остатки зубов. На вылинявшем одеяле покоились руки — маленькие, как у ребенка, но осыпанные пигментными пятнами старости. Редкие седые пряди облепляли череп, цветом сливаясь со щетиной на лице. Из-под морщинистых, нависших век на Кэрри смотрели темные глазки — два настороженных, подозрительных жучка. На столике у кровати расположились три телефона с целым набором кнопок и лампочек, иные из которых настойчиво мигали, пепельница, набитая недокуренными сигаретами, стаканы, ложечки и с полдюжины лекарственных флакончиков. Кэрри зачем-то попыталась их сосчитать.