Ловцы ветра. Резервация для чудаков - [16]

И еще белые привели с собой с юга кафров, с которыми у народа Шаки была извечная вражда. Они дали им ружья, и те тоже стали охотиться на людей, хвастаясь своими трофеями перед новыми хозяевами.

– Не будем дожидаться рассвета, – услышала Шаки голос бородатого. – Уверен, львы напали на нас неслучайно. Если мы будем просто сидеть и ждать в засаде, неизвестно, что придумает шаманка в следующий раз. Подожжем вельд.

– Подождем, когда взойдет солнце, – возразил отец парнишки. – Сырая трава горит плохо. Не хочется упустить ведьму в темноте, а потом снова гоняться за ней по всей равнине.

– У нас достаточно людей, – бородатый, не слушая возражений, раздувал трут. – Уже светает, пусть все будут внимательнее.

Ветер дул с запада, и Шаки перебралась на противоположную сторону каменного завала. Может быть, удастся отсидеться?

Влажная от росы трава действительно никак не желала разгораться. Белые заставили кафров искать сухие ветки кустарника и стаскивать их на западную сторону. Скоро по направлению камней повалил низкий удушливый дым.

Шаки прижалась к земле, но дым настигал ее и здесь. Запершило в горле, и она закашлялась.

– Слышите! – различила она ликующий возглас парнишки. – Сейчас мы ее оттуда выкурим.

Луна поднялась высоко, и одновременно на горизонте обозначилась узкая розовая полоса рассвета. Солнечный свет, смешавшись с лунным, создал странную атмосферу призрачной ясности, лишенную теней. Тяжелый буро-белый дым стелился над землей, и кафрам, которые сидели в засаде на восточной стороне, тоже приходилось несладко. Некоторые из них побросали луки и терли слезящиеся глаза. Но Шаки приходилось намного хуже. Дым проникал во все щели, плотно застревал между камнями, и она подумала, что больше такую пытку терпеть не в состоянии.

Она поднялась чуть повыше, рискуя оказаться замеченной. Выход оставался только один. Самый последний.

Шаки умела летать. Плохо, потому что была слишком молода и неопытна. Бабушка говорила ей, что прибегать к полету надо очень осторожно. В самых крайних случаях. Слишком много сил требуется для этого. Но разве этот случай не крайний?

Надо лететь к реке, подумала Шаки. Дотянуть до островка, на котором днем отдыхают крокодилы. А потом уже решать, что делать дальше.

Она легонько подпрыгнула, чтобы почувствовать тяжесть тела, и вдруг, резко оттолкнувшись от базальтовой глыбы, неуклюже повисла в воздухе.

Большую высоту набрать ей не удалось. Если бы Шаки могла, она бы взмыла над вельдом как черный коршун, но сейчас ее полет напоминал судорожные толчки жука-плавунца под водой. Дым пока еще скрывал ее от охотников, но скоро она выберется на открытое пространство.

– Вот она! – послышался крик с земли.

Странно скрюченный женский силуэт четко обозначился на фоне бледной луны. И тут же снизу раздался громкий выстрел.

6. Тан

Прошло двадцать три дня и еще десять с февральского новолуния, возвещавшего начало нового года. Тан, дремавший на корточках около шкафов со статуэтками будд, как и во все эти дни, проснулся от шума, поднятого монахами. В ожидании раздачи пиши монахи орали и толкались около входа в храм, слышались окрики послушников, пытавшихся навести хоть какое-то подобие порядка, и скоро в дело вмешался сам Жално, чья власть в Лхасе была пока безгранична.

Тан вздохнул и привычно взял в руки хвост черного яка – обязательный атрибут Царя Годов. Пора приниматься за дело.

Настоящее имя Тана было Лю Гун Фэн. Но он пришел в Тибет не за тем, чтобы тащить с собой груз прошлого. Лю Гун Фэна больше нет. Это имя произносят сейчас, вспоминая о нем, только там, в Урге, в лавке отца, откуда он отправился в дальнее путешествие, а нашел свою судьбу. Свое предназначение.

Странным может показаться то, что весь смысл твоего существования укроется под шутовским колпаком. Разве стоит относиться к подобной роли серьезно? Но Тан не задумывался над этим, он просто знал – так надо. Только так он сможет удержать мир в шатком равновесии. Это, очевидно, знали и другие Цари Годов, скрываясь от преследующей их толпы, чтобы потом жить в уединении, ежедневно рискуя погибнуть от голода или от болезни, а то и просто замерзнуть в особенно холодную зиму. Но всегда оставалась уверенность, что эта жертва не напрасна и мир в этот год будет не шататься, как пьяный сборщик налогов в день поминовения всех родственников, а стоять, пусть колеблясь, но не падая и не рушась.

Когда Лю Гун Фэн попросил отца отправить его вместе с другими паломниками в Лхасу, тот вначале не понял его. Зачем? Разве мало дацанов и храмов в городе и округе? Разве мало в Урге молитвенных барабанов? Но Лю Гун Фэн настоял на своем, уверяя отца, что сможет не только поднести подарки далай-ламе, но и выгодно продать в Лхасе товар и путешествие окупится.

Но он уже тогда знал, что не вернется домой никогда. Правда, не было уверенности в том, что он поступает правильно, зато оставалась надежда попытаться изменить течение собственной судьбы.

К двадцати пяти годам Лю Гун Фэн понял уже не умом, а сердцем всю глубину четырех арьятсани, четырех вечных истин, и его жажда жизни уменьшилась настолько, что он стал готов отречься от нее ради других, ищущих свой путь, но не знал, как это сделать. Мысль идти в Лхасу и спросить совета пришла вовремя.