Новые часы на ратуше пробили три раза, и толпа послушно повернула головы в сторону площади Трех Покойников, а потом вновь с любопытством уставилась на бродячих артистов, готовящихся к представлению.
– Спорим, девчонка подглядывает, – пузатый горожанин, судя по румянцу на щеках и испачканному в муке фартуку, пекарь, обратился к своему соседу. – Знаю я эти штучки! Повязка из прозрачной ткани, или узел слабый.
Анита раздраженно дернула плечом, такие упреки повторялись почти каждый день.
Ганс успокаивающе похлопал ее по плечу и затянул узел туже.
– Кто желает проверить? – обратился он к публике. – Никакого обмана. Черный китайский шелк с суконной подкладкой. Темнее бывает только в могиле.
Желающие проверить, конечно, как всегда, отыскались. Анита увидела, как из толпы вынырнул подросток, похоже, подмастерье все того же пекаря – такой же фартук, испачканный мукой – и больно дернул повязку сзади. Анита невольно ойкнула – под узел попали волосы.
– Но для того, чтобы все были окончательны уверены в отсутствии шарлатанства, поверх повязки мы наденем еще и вот это...
Ганс торжественно, словно тиару, водрузил Аните на голову приготовленный заранее металлический колпак, что-то вроде ведра. Дышать стало трудно.
– Расставляйте предметы, но лучше кладите монеты. Площадь девушка обойдет и любую монету найдет. Если хоть на одну наступит, представление все погубит. Не пройдет мимо них аккуратно, заберете деньги обратно!
– Да тут столько места, что и лошадь пройдет, не запнется, – сказала женщина с корзинкой и сжала губы на манер куриной гузки.
– Сыпьте монеты гуще, представление будет лучше. Чем окажетесь вы щедрее, тем циркачке придется труднее. Ошибется всего лишь раз, и монеты вернутся враз!
Незатейливые балаганные присказки Ганса Анита уже выучила наизусть. Сейчас скажет: «Раз, два, три – начали!»
– Раз... – сказал Ганс.
Сквозь повязку и колпак все вокруг виделось несколько размытым и окрашенным в зеленоватый цвет, но монеты на торцевой брусчатке хорошо выделялись теплыми желтоватыми кружками, ошибиться Анита не боялась.
С тех пор как она прибилась к Гансу, жизнь, можно сказать, наладилась. На еду и ночлег удавалось зарабатывать ежедневно, да к тому же Ганс умудрялся что-то откладывать на черный день. В прошлый месяц они обошли всю Тюрингию, а теперь перебрались севернее. В этом городке сегодняшнее представление – первое.
– Давай, дочка, – тихо сказал Ганс. – Вон там, слева, лежит шиллинг.
– Вижу, – почти не шевеля губами, ответила Анита.
– Старик ей подсказывает! – тут же крикнули из публики. – Жулье!
«Старику» Гансу вряд ли было больше сорока, но выглядел он на все шестьдесят. Анита заметила, как он испуганно отшатнулся от нее, любой упрек может обернуться провалом. Он нервно пригладил седые волосы и, словно проверяя, всели морщины на месте, потер лицо.
– Нет-нет! – попытался оправдаться он. – Никаких подсказок. Девушка сама увидит монеты сквозь колпак и повязку. – Так она – ведьма, – женщина с корзинкой еще крепче поджала губы.
Вот этого она лучше бы не говорила. Анита внутренне напряглась. Номер, который они показывают, действительно отдает колдовством, хотя обычно публика считает ее умение бродить с завязанными глазами между расставленными на земле предметами, не задевая их, простым везением. А циркачей сейчас не жалуют нигде. Это просто чудо, что их еще пока ни разу не побеспокоила инквизиция. В прошлом месяце они с Гансом как раз попали в городок, где был объявлен «срок милосердия». В это время еретики сами могли доносить на себя и на своих ближних, пользуясь у инквизиции кое-какими поблажками. Добровольное доносительство могло закончиться простым штрафом, а вот для тех, на кого укажут и тот не сознается, дознание могло окончиться и костром. Костром и окончилось. Анита вспомнила, как они пробивались сквозь толпу, чтобы покинуть город, а с центральной площади слышался одобрительный рев зевак и вопли женщины, обвиненной в колдовстве – там шло аутодафе.
Анита медленно подняла к голове руки, ощупала металлический колпак – зрителям нравится неуверенность, им тогда кажется, что она непременно ошибется – и сделала первый шаг. Шиллинг, на который ей указал Ганс, лежал прямо перед нею. Анита подняла ногу и почти опустила ступню на монету, но в последний момент перешагнула шиллинг. В толпе раздался вздох разочарования.
Приятно дурачить остолопов, думала Анита, направляясь к следующей монете. Сейчас снова ахнут. Зрители ахнули.
До того как Ганс подобрал ее, Анита жила при трактире в Остергенде. Сколько ей лет, не знала и сама. Родители умерли от чумы, когда она еще не умела считать, а научившись, пользовалась этим умением только для того, чтобы считать деньги. Три шиллинга за ночь с мужчиной. Один – за улыбку и быстрый поцелуй в губы от тех, которым некогда. А иногда и просто зуботычина. Кроме того прислуживание за столом, мытье посуды, уборка. Впрочем, за особой чистотой хозяин не гнался, но если ночь выдавалась свободной, приходил в ее постель сам. Хозяйка делала вид, что ничего не замечает. Зато кормили, и было где переночевать.
То, что она не такая, как все, Анита знала всегда. Она видела в темноте, как кошка, но ведь даже кошки не умеют смотреть сквозь стены. А она из трактира прекрасно различала, что творится на кухне, и через одежду могла сосчитать шрамы мужчин и жировые складки женщин. Довольно противное, надо признаться, умение – видеть то, о чем другие даже не подозревают.
