Ловчий - [39]

Гарик как-то разом помрачнел и осунулся.

— Это произошло в августе семьдесят восьмого… Если быть точным, двадцать седьмого августа, в воскресенье. Эту дату я запомнил на всю жизнь… — Он залпом допил рюмку. — К тому времени Кир уже занимал весьма ответственный пост в крупном парткоме и пользовался рядом благ, впрочем, по нынешним меркам весьма скромных. В частности, за ним была закреплена номенклатурная дача на Карельском перешейке, неподалеку от Рощино. Дача — громко, пожалуй, сказано. Небольшой летний домик, без отопления и удобств, притом на две семьи. В распоряжении Кира были две крохотные комнатушки и веранда чуть больше носового платка. К поселку подступал лес, в глубине которого тянулась цепочка тихих озер. А Кира хлебом не корми, но дай вволю посидеть у воды с удочками…

Едва Касаев произнес эту фразу, как перед моими глазами возник Бизон, и под ложечкой тоскливо защемило.

Гарик между тем вел свою историю дальше:

— Кир частенько приглашал меня на дачу. Правда, времени было в обрез и у меня, и у него. Но иногда выдавался свободный денек, и он тащил меня на рыбалку, а я его за грибами. В конце концов мы научились совмещать эти занятия.

Надо сказать, что дачный поселок населял весьма пестрый люд. Кроме слуг народа, здесь обитали ученые, писатели, артисты, еще какие-то совершенно фантастические типы. На соседней улочке один чудак ежегодно сшивал из простыней воздушный шар, другой строил ветровой двигатель голландского образца, третий конструировал аппарат для сбора клюквы, которой в окрестностях было видимо-невидимо. Жили весело. Словом, не дачный поселок, а двор чудес!

Тем временем подросла Яночка. Иногда мы брали ее с собой. Она обожала собирать грибы и к пяти годам до того наловчилась, что запросто отличала настоящую лисичку от ложной, чего я не могу и поныне. Ларочка, естественно, тоже составляла нам компанию. Плюс — очередная пассия Кира. Надо сказать, что он оказался завзятым сердцеедом — еще одно его новое качество, никак не проявлявшееся в школе. Ухаживал за женщинами он красиво. Даже Ларочка иной раз ставила мне его в пример, хотя в целом относилась к Киру с прохладцей.

Гарик отчаянно махнул рукой, налил себе полную рюмку и осушил ее единым духом.

— В то проклятое утро мы проснулись затемно. Накануне Кир проведал об одном тихом озерце с потрясающим клевом. Это был наш последний совместный выход в сезоне. Назавтра Кир улетал в длительную загранкомандировку, после которой рассчитывал с повышением перебраться в столицу. Нас было четверо — я с Яной и Кир со своей подругой Тамарой. Ларочка приехать не смогла: как нарочно, захворала Зинаида Германовна. Наш улов и вправду оказался фантастическим, да еще на обратном пути мы набрали корзину крепких, только-только поднявшихся моховичков.

У Кира имелась довольно-таки оригинальная сковорода: огромная, с длиннющей металлической ручкой, специально для готовки на костре, — таких я нигде больше не встречал. Итак, мы нажарили полную сковороду рыбы и, устроившись вокруг стола, с аппетитом оприходовали ее, запивая припасенным пивом. Разумеется, Яна пила лимонад. Настроение было воскресное, мы шутили, строили планы… И вдруг начался кошмар. Хлипкие двери летнего домика разлетелись в щепки. В тесную комнатушку ворвался здоровенный верзила с перекошенной физиономией. Обеими руками он держал — представь себе — булаву, какую увидишь разве что в историческом фильме. Настоящую булаву — этакое бронзовое ядро с шипами на утолщенной рукояти. Булава поднялась и опустилась на Тамару, сидевшую ближе других к двери. С залитым кровью лицом девушка сползла на пол. Сумасшедший громила вновь занес над головой свое страшное оружие. Следующей жертвой должен был стать Кир. На коленях он держал Яну, показывая ей какую-то игру. И тут произошло то, чему я до сих пор отказываюсь верить. Приподняв Яну, Кир… заслонился ею. Булава уже начала опускаться, а я по-прежнему сидел как истукан, не в силах сладить с наваждением. Яна закричала, и ее крик мгновенно освободил во мне некую мощную пружину. Из своего дальнего угла я молнией бросился на стол, плашмя растянулся на нем, передавив стопки и тарелки, схватил обеими руками рукоять сковороды и резко направил ее вверх, навстречу булаве, вложив в это движение весь резерв моих сил — и физических, и душевных. Отрикошетив от сковороды, булава просвистела в сантиметре от моего плеча, проломив край стола. Остатки еще горячего масла брызнули в лицо чудовищного гостя. Он заревел как раненый бык. «Янка, беги!» — заорал я. Но она стояла на табуретке как изваяние. Зато Кир стремглав выскочил наружу. Теперь ярость громилы была направлена против меня. А что я мог, Димка? Стол занимал большую часть комнаты, оставались лишь узкие проходы вдоль стен. Я — в дальнем углу. Окна закрыты. Ну ладно, в одиночку я как-нибудь сумел бы пробиться к выходу, используя сковородку и как шпагу, и как щит. Но не мог же я бросить Яну, которая по-прежнему неподвижно стояла на табуретке, приложив ручонки к щекам, и Тамару, которая тихо стонала, лежа у порога. «Янка, беги!» — снова заорал я, готовясь отразить очередной натиск безумца, который принялся вращать булаву вроде пращи. Стол мешал ему добраться до меня, и он переменил тактику. С десяток яростных ударов — и от стола осталась груда щепок. Тем временем, воспользовавшись короткой паузой, я сдернул Яну с табуретки, буквально вжал ее в угол и заслонил собой. Затем попытался высадить сковородой окно и через него выставить дочку наружу, но сделал это крайне неудачно. По периметру рамы торчали острые, как пики, осколки стекла, а посшибать их я уже не успевал — бандит ринулся в смертельную атаку. А за окном, кстати, стояла летняя тишина — должно быть, все дачники отправились за грибами. Кира и след простыл. «Что мы тебе сделали?! Чего ты хочешь?!» — кричал я, с трудом парируя мощный удар. Он мычал что-то нечленораздельное, а в его налитых кровью глазах я не замечал ни малейшего проблеска мысли — только звериную, лютую ненависть. Я чувствовал себя плохо вооруженным гладиатором, от ловкости которого зависят сразу три жизни. Увы, сковорода, даже большая, — неподходящее оружие против боевой булавы, да еще в руках свирепого голиафа. Случилось то, чего я опасался. Очередной удар выбил из сковороды дно, которое, крутясь, рассекло мне ухо. Одновременно отвалилась ручка. Я отлетел в противоположный от Яны угол. В голове звенело. Теперь моя девочка оставалась беззащитной, а этот скот, не ведающий жалости даже к ребенку, готовился к страшному действу.