Лоуни - [94]

— Иди, — повторил Леонард, повысив голос. — Тебе нельзя оставаться.

Я почувствовал, как меня тащат из подвала: Клемент выволок меня за руку вверх по ступенькам в коридор, где он встал спиной к двери, чтобы я не мог спуститься обратно.

— Они скажут, когда все будет сделано, — сказал он.

— Когда что будет сделано? — спросил я.

— Когда ему станет лучше.

— Что они будут делать с ним?

— Они? — повторил Клемент. — Они ничего не будут делать.

— Не понял.

Клемент бросил на меня взгляд, заставлявший предположить, что он тоже не понимал.

Не знаю, как долго я ждал. Час, может быть, два. Туман плотно облепил дом, и коридор наполнился бледным светом. Все это время Клемент стоял, прислонившись спиной к двери и с тревогой глядя на меня, пока наконец мы не услышали голос Леонарда, зовущего нас вниз.

Клемент отошел в сторону, и я бросился через две ступеньки вниз, в темноту. Лампочка в потолке была вывернута, и подвал освещался только свечами, расставленными вокруг нарисованного мелом на полу круга. Леонард, Паркинсон и Коллиер стояли внутри круга. Собака Коллиера лежала, дрожа, у его ног.

За пределами круга на матрасе лежал Хэнни, а рядом с ним — младенец. Оба были неподвижны. Хэнни свернулся клубком, обняв руками колени; он так же лежал, когда я оставил его. Младенец был наполовину завернут в простынку.

Пеленки на нем разошлись в стороны, и хотя Леонард быстро выступил из круга, чтобы снова накрыть ребенка, но все-таки недостаточно быстро, и я увидел невидящие серые глаза младенца. Сморщенное желтое лицо. Жуткие вздутия на шее. Искореженную не то лапу, не то руку.

Я увидел младенца. Не уверен, что это человеческое существо.

Леонард присел рядом с Хэнни и осторожно потряс его за плечо. Хэнни открыл мутные глаза.

Он потер лицо тыльной стороной рук и сел. Мгновение спустя он узнал меня, хотя глаза его были полузакрыты. Леонард помог ему встать на ноги. Кровотечение остановилось, и брат подошел ко мне, не хромая.

— Ну, и что ты теперь скажешь? — послышался голос Паркинсона из темноты за свечами.

Я почувствовал руку Хэнни в своей. Она была теплая и тяжелая.

Паркинсон тихо засмеялся. Видя мое недоверие, Коллиер тоже рассмеялся. Собака гавкнула и встряхнула ошейник.

Младенец по-прежнему не шевелился. Он лежал с полуоткрытыми глазами, устремленными в потолок.

Море тяжело билось об скалы, отступало и снова возвращалось, но слабее, чем раньше.

— Прилив отступает, — сказал Леонард.

— К двум часам пески будут свободны, — добавил Паркинсон.

— Туман, однако, не поднимется, — сказал Коллиер.

— Нет? — удивился Леонард.

— Воля ваша, а на улице холодно, — усмехнулся Коллиер, — особенно из-за половодья. Подальше от берега туман не рассеется весь день.

— Хорошо, — улыбнулся Леонард, — меньше народу будет на дорогах.

Он взглянул мимо меня, на Клемента, который спустился по ступенькам, не замечая меня.

— Все готово? — спросил Леонард.

— Да, — ответил Клемент.

— Отлично, — сказал Леонард. — Думаю, теперь нам следует завершить наше дело.

— Охотно, — отозвался Паркинсон и, взяв свечу, прошел в глубь помещения.

Он вернулся назад, держа в руке те пальмовые листья, которые Мать использовала в Пасхальное воскресенье. Он явно украл их из кухни, когда приходил в «Якорь» вместе с ряжеными.

Поставив свечу, он зажал листья в кулаке и предложил первый тянуть Леонарду.

— Э, нет, — сказал Леонард с тихим смешком, — ты отлично знаешь, Паркинсон, что я вне этого. Мы договорились с самого начала.

Паркинсон взглянул на него и повернулся к Коллиеру, который взял лист и посмотрел искоса на Клемента.

— Давай, — сказал Паркинсон.

Клемент покачал головой. Паркинсон улыбнулся и, вытянув лист за него, всунул ему в руку и сжал пальцы.

Клемент заплакал. Я был так ошарашен, услышав его совершенно детские рыдания, что не понял, что Хэнни и мне дали по листу и Паркинсон готовился закончить жеребьевку.

— А теперь посмотрим, — сказал он, и все показали свои листья.

Паркинсон улыбнулся, а Коллиер облегченно выдохнул.

— Отличный результат, а, Паркинсон? — усмехнулся Леонард.

— Да уж, — ответил тот, глядя на меня и ухмыляясь. — Лучше не бывает.

Клемент шмыгнул носом и вытерся рукавом.

— Нельзя этого делать, — сказал он, трогая Хэнни за плечо. — Он совсем мальчишка.

— Не-а… — сказал Паркинсон, вручая Хэнни винтовку. — Все по-честному. Он вытянул самый короткий стебель.

— Не надо, — попросил Клемент, — ты сам знаешь, что обдурил его.

— Ты видел стебли, Клемент. Все как положено.

Все еще полусонный, Хэнни взял винтовку и с любопытством посмотрел на нее, потом провел рукой по шейке приклада и, не задумываясь, положил палец на курок.

— Надо снова тянуть, — сказал Клемент, поворачиваясь к Леонарду, которого считал единственным человеком, способным хоть на какую-то жалость.

— Не-е, все сделано верно, хоть обосрись, — пробурчал Коллиер. — Переигрывать не пойдет.

— Не волнуйся, — сказал Паркинсон и, дотянувшись до куртки, достал один из своих ножей, секач, который выглядел так, будто им можно разрубить свинью пополам одним ударом. — Мальчишка никуда не уйдет, пока мы тут не разобрались.

— Оставьте его в покое! — взорвался Клемент. — Посмотрите на него. Он все еще в отключке. Он даже не кумекает, что от него хотят.